лишенным человеческих интонаций голосом, прохрипел:
- Передай милорду, что мне необходима свобода рук и силовая поддержка. Выродки затевают что-то смертельно опасное, и это не связано с войной…
Пес медленно кивнул.
Пнедориец начал было опускать голову, но в последний момент лейтенант Кегнит усилием воли удержал контакт.
- Информацию на мой запрос по поводу сержанта Бергмана перешлите как можно быстрее. У меня есть все основания полагать, что настоящий сержант мертв и человек, который прибыл ко мне под его именем – самозванец. До приказа его светлости, я буду держать его подле себя и прощупывать, не выказывая своих подозрений…
С каждым словом голос искажался все сильнее. Под конец специальный агент Кегнит прохрипел что-то еще, но офицер городской стражи не разобрал ни слова. Затем лоа покинул тело смертного. Припудренная серым порошком голова пнедорийца ткнулась лицом в столешницу. По полированному дереву пополз ручеек слюны. Серебряное стило покатилось по столу, качнулась на краю, норовя свалиться на пол, но Пес неуловимо быстрым движением успел схватить его. Осторожно высвободив исписанный лист из-под безвольно упавшей на стол руки (благодаря заклинанию чернила не размазались), офицер развернулся и вышел через единственную дверь в комнате.
- Помогите ему прийти в себя, - приказал он двум неприметным служащим, ожидавшим снаружи, и, не оборачиваясь, зашагал прочь по коридору. ?Лист бумаги, испещренный кривыми, неровными буквами жег руку Пса.
И немудрено! Человек, который с нетерпением ожидал отчет агента Кегнита, был известен в Уре ничуть не меньше, нежели молодой король Блистательного и Проклятого Джордан III или даже правивший от его имени регент Виктор Хорин. А то и больше.
В конце концов короли и регенты менялись, а вот его светлость герцог Витар Дортмунд, вице-канцлер Магистрата и глава Второго Департамента, оставался на своем месте всегда.
…ладно, положим, не всегда, но последние лет двести небольшим – точно.
Безусловно, такое долголетие не могло не вызывать вопросов, поскольку теологи и маги-практики давно доказали, что продлевать человеческую жизнь без человеческих жертвоприношений невозможно. А такое не дозволялось даже королю, ибо – закон… И вопросы появлялись. Вот только вслух их никто не озвучивал. С молчаливого согласия всего Ура считалось, что жизнь Витара Дортмунда поддерживали некие экспериментальные магические декокты и эликсиры, с которыми возились алхимики Магистрата.
Бытовала и неофициальная версия.
Поговаривали, будто смерть просто побаивается заглядывать в покои герцога, опасаясь, что тот велит служакам своего Департамента завести дело и на нее…
Внешний облик его светлости скорее смущал, нежели впечатлял. Он был сух, как вобла и прям, точно ружейный шомпол. Бледная кожа так тесно обтягивала череп, что казалось, улыбнись герцог, и она просто лопнет на скулах. Это ощущение еще более усиливал тот факт, что Витар Дортмунд не улыбался. Никогда. В Департаменте можно было сыскать людей, которые служили с его светлостью по двадцать-тридцать лет, но и они не могли припомнить, чтобы на тонких змеиных губах герцога появлялось хотя бы подобие улыбки. Лицо Дортмунда много лет назад застыло в одном и том же выражении – холодная отстраненность аскета.
«Он скорее лич, чем человек», - шептались недоброжелатели.
Но делали это очень тихо. И только с женами. И только глухой ночью. И накрывшись с головой одеялом.
Сказать, по правде, выходило очень даже похоже. От истинного лича – живого мертвеца высшей формы, пожертвовавшего смертной плотью ради бессмертия духа – Витара Дортмунда отличали только глаза – живые, черные, обладающие умением «просвечивать» человека насквозь.
Политики и высшая аристократия Ура герцога недолюбливали (естественно, за глаза). Многие небезосновательно полагали, что не есть хорошо, когда в руках у человека, лишенного видимых слабостей и уязвимых мест (да еще и непонятно почему зажившегося на свете сверх положенного!), сосредоточено так много власти. Однако предъявить лорду Дортмунду волюнтаристские замашки или хотя бы злоупотребление служебным положением как-то не получалось. Возможно, потому что герцог служил не Магистрату, не Палате пэров и даже не королю, но самому Уру, Блистательному и Проклятому.
Городу-великану. Городу-легенде.
Причем служил истово, отдавая службе всего себя целиком. Большего потребовать от человека нельзя, а меньшего –неразумно.
Опять же рядовые граждане Ура своего вице-канцлера чтили. Чтили вопреки здравому смыслу и даже вековым традициям! В истории вольнолюбивого и непредсказуемого Блистательного и Проклятого, еще не было случаев, чтобы граждане не то, что с любовью – хотя бы с уважением – относились к человеку, под чьим началом состоят сыскари, шпионы и «олухи из городской стражи». Нет, ну, право, как можно уважать такого? ?Витар Дортмунд нашел ответ на этот вопрос.
Возглавив Второй Департамент, он (тогда еще не герцог не вице-канцлер) добился, чтобы в городе сначала начали уважать закон, а потом уже – тех, кто его охраняет. Если учесть, что речь идет об Уре, в самом названии которого заключены парадокс и антагонизм, такое признание дорого стоило.
Истинное же почитание пришло, когда с законом (и Вторым Департаментом) начали считаться даже Выродки. ?Выродки… Пес Правосудия на ходу нервно дернул плечом. ?Четыре древних могущественных Клана, единых общим наследием и разделенных вековой ненавистью. Еще одна достопримечательность (и еще одно проклятие) Ура.
Могущественные Слотеры.
Изобретательные Малиганы.
Свирепые Морганы.
Коварные Треверсы.
