стола и, укрепив пробирку на подставке, с осторожностью поставил ее на полку рядом с собой.
— Я счастлив, что вы находитесь в таком прекрасном расположении духа, — заметил он мягко. — Но, к сожалению, другие дела вынуждают меня временно вас покинуть, а в мое отсутствие ваши глубокие познания в химии, в наличии которых я уже имел случай не раз убедиться в прошлом, помогут вам с живым интересом проследить за действиями ультрафиолетовых лучей на этот великолепный образчик сибирского amanita muscaria. Возможно, в будущем, когда вы погостите у меня в Китае (кстати, я уже начал оформлять документы для вашего визита), мы с вами обсудим некоторые малоизвестные свойства этого гриба. Скажу больше, вашей первой работой, когда вы приступите к выполнению своих обязанностей в качестве ассистента в моей лаборатории в Киянгсу, вам предстоит произвести серии из двенадцати экспериментов, которые я наметил для исследования потенциальных возможностей этого уникального гриба.
Сказав все это, он направился к задрапированной двери своей характерной кошачьей, хотя и немного неуклюжей походкой. Подняв драпировку и слегка кивнув мне на прощание, доктор покинул комнату.
ГЛАВА XX
ПЕРЕКЛАДИНА
Не помню, как долго пролежал я в одиночестве. Голова была занята многими проблемами. Из них самая главная — мое ближайшее будущее. В том, что доктор Фу Манчи за что-то по-своему меня ценит, я мог и раньше убедиться. Должно быть, он составил себе ошибочное представление, что я передовой ученый и могу быть весьма полезен в его экспериментах. И ради того он решил отправить меня в Китай, где в каком-то укромном месте расположена его главная лаборатория. Относительно же средств, которые он собирается использовать, то, прекрасно зная его успехи в некоторых областях науки, я ни минуты не сомневался, что он открыл средство вызывать у человека искусственную каталепсию (двигательное расстройство — застывание человека в принятой им или приданной ему позе, так называемая «восковая гибкость»). По всему судя, меня упакуют в ящик, погрузят в трюм и выгрузят уже где-нибудь на родине зловещего доктора.
Все-таки каким же идиотом я оказался! В какой-то момент было мучительно сознавать, что долгая практика борьбы с доктором Фу Манчи и кое-какое знание его методов меня ровным счетом ничему не научили. И разве не глупо было в одиночку отправиться его выслеживать, не оставив за собой никакого следа, сознательно проникнуть в его логово?..
Как я заметил выше, на моих запястьях были наручники, соединенные цепью со вделанным в стену кольцом. Так вот я решил изменить позицию рук, чтобы они находились не сзади, а спереди. Для этого я с огромным трудом просунул сначала одну, потом другую ногу в петлю, образованную моими скованными руками, и таким образом смог преспокойно рассмотреть устройство моих наручников. Впрочем, результаты не были утешительными. Как я и предполагал, они запирались на замок. Так я сидел некоторое время, тупо уставившись на свои стальные браслеты, пускавшие яркие блики под светом лампы над головой. От неприятных мыслей меня отвлек неожиданный звон ключей. В какой-то момент я начал сомневаться, не ослышался ли, потом подумал, что это, должно быть, один из слуг доктора закрывает дверь комнаты на ночь, потом снова раздался этот характерный звон, и я уверился, что это не случайно. Кто-то работал ключами в соседней комнате.
Сердце мое подпрыгнуло и тут же замерло. С низким свистящим криком какой-то маленький серый силуэт проскользнул в дверь, через которую вышел Фу Манчи, и покатился, как гонимый ветром пушистый ком, под стол доктора. Появление этого странного серого существа сопровождалось звоном ключей.
Страх оставил меня, но место его заняло сильное беспокойство. Существо, которое сейчас что-то лепетало по моему адресу из-под стола, было обезьянкой доктора. В промежутках между бормотанием и гримасничаньем она задумчиво покусывала связку ключей на кольце, которое сжимала своими маленькими ручками. Таким образом она перепробовала на зуб все ключи и, судя по всему, осталась крайне разочарованной тем обстоятельством, что ни один не удалось разгрызть.
У меня мелькнула мысль, что один из этих ключей вполне мог быть от моих наручников. Ни за что не поверю, что муки Тантала были в этот момент сильнее моих. Мысленно я перепробовал тысячи вариантов, как освободиться, но напрочь исключал столь неправдоподобный. Мною овладело что-то вроде священного ужаса. Если с помощью этих ключей я снова обрету свободу, то как же потом смогу сомневаться в милости Провидения? Тем не менее они еще были от меня достаточно далеко, а кроме того, никто не мог поручиться, что ключ от наручников находится именно в этой связке. И вообще, каким образом можно подманить обезьянку? Пока я натужно думал, отбрасывая один замысел за другим, маленькое животное забрало дело в свои руки. Обезьянка бросила кольцо с ключами на ковер в моем направлении, потом прыгнула, подхватила его, повертела над головой и перекувырнулась; затем она снова схватилась за кольцо, и, держа его у самого уха, начала яростно звенеть ключами. Вдруг неожиданно сильным прыжком она оказалась на цепи, поддерживающей лампу у меня над головой. Крутясь там и раскачиваясь, как акробат на трапеции, она посматривала на меня сверху с любопытством. Маленькая голубоватая рожица в обрамлении гротескных бакенбард дополняла сходство с клоуном-акробатом, но кольцо с ключами она не отпускала ни на секунду.
Мое ожидание стало невыносимым. Но вместе с тем я боялся пальцем пошевелить, чтобы не спугнуть обезьянку с ключами. И пока я так лежал, обмениваясь взглядами с маленьким зверьком, настало время второго чуда в нынешнюю ночь.
Знакомый голос, забыть который меня не заставит ничто и никогда, голос, который я постоянно слышу во сне и который некогда слышал наяву, послышался из соседней комнаты:
— Та'ала хина! — звала Карамани. — Та'ала хина, Пеко!
Эффект был мгновенным. Связка ключей полетела вниз, чуть не попав мне по голове, обезьянка одним прыжком оказалась на полу и пулей бросилась к двери.
Не помню случая, чтобы мне требовалось больше присутствия духа, чем в тот момент. Малейшая ошибка закончилась бы для меня катастрофой. Ключи соскочили с дивана, и скованными руками я не мог до них дотянуться. Тогда я быстро изменил позу и постарался без лишнего шума придвинуть их ближе ногой.
Я уже почти в этом преуспел, когда в дверь совершенно бесшумно вошла Карамани с обезьянкой на руках. На ней было легкое муслиновое платье, сквозь складки которого можно было разглядеть ее ножки в шелковых чулках и красных туфельках.
Какое-то время она рассматривала меня с несколько деланным спокойствием, затем ее взгляд упал на лежащие на полу ключи. Медленно, не отрывая глаз от моего лица, она пересекла комнату, наклонилась и подобрала их. Это был один из острейших моментов моей жизни, поскольку все, что она проделала, вдребезги разбило мою надежду на спасение. Те жалкие сомнения, которые я питал раньше, теперь оставили меня. Если бы хоть какая-то искорка былой дружбы еще теплилась в груди Карамани, она могла бы сделать вид, что не заметила ключей. Ключей, в которых была вся моя надежда на избавление от козней дьявола-китайца. Порой молчание бывает красноречивее всяческих слов. С полминуты, а может и более, Карамани стояла, разглядывая меня. И я смотрел на нее взглядом, в котором укоризна и гнев перемешались, как яды в ретортах ее всесильного патрона.
Но Боже мой, какие же у нее были глаза! Обыкновенно яркие темные глаза ассоциируются со смуглым цветом лица, но лицо Карамани имело такой оттенок, что оно мне напоминало скорее всего лепесток чайной розы. Я знал, что многие смеются надо мной, когда я начинал наяву бредить этой девушкой, но эти люди никогда ее не видели, а увидев, наверняка были бы близки к моему состоянию. Наконец она отвела глаза и опустила ресницы. Она подошла к креслу доктора Фу Манчи, положила ключи среди всякого научного хлама у него на столе и, опершись локтем на раскрытую книгу, подперев подбородок ладонью, снова устремила на меня загадочный взгляд.
Я не отважился вспоминать о прошлом, в котором эта юная предательница сыграла такую роковую роль, потому что, даже наблюдая ее сейчас, и в этих обстоятельствах не мог поверить в ее фальшивость. Мое теперешнее состояние было воистину жалчайшим, мне стало так больно на душе, что я готов был заплакать. И вдруг она заговорила. В этот момент эффект, который произвел на меня ее голос, был подобен ланцету хирурга, бередящего старую рану.
— Почему вы так смотрите на меня? — спросила она почти шепотом. — По какому праву вы вздумали меня корить? Разве вы когда-нибудь предлагали мне дружбу, чтобы я имела хотя бы возможность ответить вам тем же? Когда я впервые увидела вас в доме — там, у реки, вы пришли кого-то спасать от (последовала
