Опять!
Опять он орет, этот проклятый младенец!
Лена закрыла лицо руками.
Та женщина в красной куртке была ранена: хромала, спотыкалась. Когда твари настигли ее, стала кричать. Она кричала истошно, точно выворачиваясь наизнанку, но ее крик не был бессмысленным криком животного. Женщина кричала: «За что?».
За что?
Лена дрогнула, вновь переживая тот миг.
Боженька, неужели… Неужели ты допустишь, чтобы то же самое случилось с ней?
«Боженька» – Лена мысленно повторила это слово.
Когда-то в детстве, лежа в кроватке, Леночка хватала за руку маму. «Мама, мне страшно, не уходи». Мама улыбалась, гладила ее по голове, и говорила: «А ты скажи боженьке, чтобы забрал твои страхи. Он добрый, он заберет».
Забери мои страхи, Боженька.
Крик младенца пилил нервы.
Леночка выглянула наружу. Дождь не прекратился. Коляска стоит на том же месте.
О, черт!
Сердце девушки сдавила ледяная рука. В конце улицы, у мусорных баков, покачиваясь, стоял зомби.
Младенец издал особенно громкий крик и затих.
Зомби повернул окровавленную башку.
Едва дыша, девушка смотрела, как тварь, извиваясь всем телом, направилась к коляске.
Докричался, дурак!
Лена зажмурилась.
Боженька, пронеси. Пусть зомби съест младенца и уйдет. Съест и уйдет. Съест и уйдет. Съест и…
И в этот момент она представила. Представила так, как будто видела своими глазами. Не по телевизору, не в кино. Покрытые слизью и белесыми червями, зубы твари смыкаются на крошечной ручонке. Младенец, еще не испытывая боли, протягивает вторую руку к гниющей голове, бормочет что-то на детском языке, понятном только матери. Бу-бу-бу. Языке, понятном только матери. И ей, Лене.
Бу-бу-бу!
Защити меня, мама!
Пузырились лужи. Кричали, носясь над тополями, вороны.
Зомби склонился над детской коляской. Слизь сорвалась с изодранных губ, упала на лоб белокурого младенца. Тот, изнуренный голодом и криком, не отреагировал.
– Убери от него свои лапы, тварь.
Девушка в коротком красном платье. Туфли на каблуках. Дрожит. В руках – кирпич.
Зомби коротко зарычал. Лена, что было сил, опустила кирпич на изуродованную голову. Пальцы зомби оттолкнули ее. Девушка упала спиной в лужу, тут же вскочила. Глядя на замершего зомби, сняла туфли.
– Иди сюда, тварь.
Лена закружилась перед мертвецом, выискивая возможность для нового удара.
Сейчас!
Кирпич врезался в глаз твари, в лицо девушке хлынул гной.
– Получай! Получай! Получай!
Лена остановилась только тогда, когда голова упавшего навзничь зомби превратилась в нечто, напоминающее нарезку для шашлыка.
Лена отбросила кирпич. Села прямо в лужу. Дождь смывал слезы, кровь и гной, покрывшие ее лицо.
Бу-бу-бу.
Опять он.
Девушка поднялась, подошла к коляске.
Так вот ты какой, крикун.
Белокурый мальчик протянул к ней руки.
Бу-бу-бу.
Лена вытащила младенца из коляски, прижала к груди. Он дрожит, он холодный.
Бу-бу-бу.
– Не бойся, малыш. Я здесь. Я защищу тебя.
Попа. Олег, Кристина
– Мама, наверное, поехала к бабушке. Она в Стрекозове живет. Ну, бабушка. Ну, это деревня такая – Стрекозово. Час на электричке в сторону Изюминска. Ну, то есть не деревня, а село. Так вот мама, конечно, поехала к бабушке. Она мне не сказала, потому что хочет сделать медовый сюрприз. Медовый сюрприз это – ну, мед. Там в Стрекозове поля из клевера и мед тако-о-ой сладкий! Такого нигде нет, как бабушка говорит. Его хорошо зимой есть, так не заболеешь. Ну, гриппом или насморком.
Кристина шмыгнула носом, вытерла рукавом кофточки нос, затем – выступившую на глазах Ромика сукровицу.
– Она, ну, бабушка, говорит, что такого меда ложку съешь, так другого меда нужно целую банку съесть. Полезные вещества там всякие. А еще…
– Да замолчи ж ты! Замолчи! Дай подумать!
Олег вскочил, отошел к кирпичному сараю.
«Подобрал на свою голову! Что вот теперь с ней делать?»
Борщин сунул руку в карман куртки. Эту куртку, оранжевую, с надписью «БиОйл», а кроме того, штаны (тоже оранжевые) удалось снять с трупа около заправочной станции.
Но что это в кармане? Сигареты… И зажигалка с наклейкой в виде голой бабы.
«Надо убираться из города как можно быстрей и дальше, пока не достали зомби».
Олег настороженно огляделся. Вроде, никого.
За его спиной раздались глухие рыдания. Борщин сморщился, как от зубной боли. Вот, начинается. Привязалась, блин. Ему бы самому как-нибудь выжить, а не подтирать нос какой-то соплячке!
– Это же я, – захлебываясь рыданиями, проговорила Кристина. – Это же благодаря мне мы нашли тебе штаны и ку-уртку-у.
И правда. Они мчались, как угорелые мимо заправочной станции. В голове Борщина была одна лишь мысль: скорее отсюда! А девчонка разглядела в переплетении ветвей растущего рядом с заправкой дуба, повесившегося парня…
Олегу стало стыдно.
Он повернулся, спрятал сигареты и зажигалку в карман (так, на всякий случай). Подсел к костру.
– Послушай… Как хоть тебя звать?
– Кристина.
– Так вот, Кристина. Я, в принципе, не против, что ты со мной. Но все же старайся поменьше чесать языком. ОК?
Девочка отвернулась, поджав губы. Стала смотреть на пламенеющее над городом солнце.
Этот ее жест живо напомнил Борщину последнюю его девушку, Илону.
«Обиделась. Хорошо. Хоть помолчит немного.»
Он отошел к мотоциклу, вытащил из сумки банку консервов и полбуханки хлеба (жратву, кстати, тоже добыли на заправке, хорошо, что парень, перед тем, как повеситься, не решил пообедать).
