должен сильно отличаться от моего. Как это ни противоречило западным представлениям, Найланд Смит уже сказал мне: он уверен, что она рабыня. И оставалась еще одна причина, почему сама идея захватить ее и передать полиции внушала мне отвращение. Ведь это было равносильно предательству! Неужели я должен марать руки, занимаясь подобной работой?
Так, мне кажется, соблазн ее красоты спорил с моим чувством долга. Пальцы с перстнями нервно сжимали мои плечи; ее стройное тело, дрожа, касалось моего. Она смотрела на меня, и вся ее душа светилась в ее глазах, полностью отдавшись отчаянной мольбе. И тогда я вспомнил о судьбе человека, в чьей комнате мы находились.
— Вы завлекли Кэдби в лапы смерти, — сказал я и оттолкнул ее.
— Нет, нет, — закричала она как безумная, сжимая мои плечи. — Нет, клянусь святым именем, нет! Нет! Я наблюдала за ним, шпионила — да! Но поймите же — он погиб, потому что не хотел слушать предостережений. Я не могла его спасти! Ах, я не такая уж плохая. Я расскажу вам все. Я взяла его записную книжку, вырвала последние страницы и сожгла их. Посмотрите! В камине! Книга была слишком большая, чтобы ее можно было потихоньку унести. Я приходила дважды и не могла найти ее. Ну вот, теперь пустите меня?
— Если вы скажете мне, где и как схватить доктора Фу Манчи, — тогда да!
Ее руки бессильно упали, она отступила назад. На ее лице появился ужас.
— Я не смею! Я не смею!
— А если бы смели, сказали бы?
Она пристально смотрела на меня.
— Нет, если бы именно вы пошли искать его, — сказала она.
И при всем том, что я думал о ней и каким непреклонным слугой справедливости я хотел себя представить в собственных глазах, я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо, когда я услышал эти слова. Она сжала мою руку.
— Вы могли бы спрятать меня от него, если бы я пришла к вам и рассказала все, что знаю?
— Власти…
— Ах! — Выражение ее лица изменилось. — Они могут отправить меня на дыбу, если захотят, о я никогда не скажу ни слова, ни единого словечка.
Она презрительно вскинула голову. Затем ее гордый взгляд опять смягчился:
— Но я скажу вам.
Она подходила все ближе и ближе, пока не зашептала мне на ухо:
— Спрячьте меня от вашей полиции, от него, от всех, и я больше не буду его рабыней.
Мое сердце часто забилось. Я не рассчитывал воевать с женщиной, и я не мог себе представить, что это окажется так тяжело. Какое-то время я сознавал, что очарование ее личности и ее искусные мольбы и доводы опрокинули все мои резоны, сделали почти невозможной сдачу ее полиции. Теперь я был обезоружен, но попал в затруднительное положение. Что я должен делать? Что я могу сделать? Я отвернулся от нее и пошел к камину, где лежал пепел от сгоревших бумаг, еще издававший слабый запах.
Я уверен, что между моментом, когда я пошел к камину, и мгновением, когда я оглянулся, прошло не более десяти секунд. Но она исчезла!
Когда я бросился к двери, с той стороны в замке повернулся ключ.
— Ма’алеш! — услышал я ее мягкий шепот, — но я боюсь доверять вам — пока. Утешьтесь тем, что рядом ходит человек, который убил бы вас, если бы я этого захотела. Помните, я приду к вам, когда вы захотите взять меня и спрятать.
По лестнице застучали легкие шаги. Я услышал сдавленный вскрик миссис Долан, когда таинственная гостья пробежала мимо нее. Парадная дверь открылась и закрылась вновь.
ГЛАВА V
НОЧНАЯ ТЕМЗА
— «У Шень Яна» — наркотический притон, одна из нор в стороне от старой Радклифской дороги, — сказал инспектор Веймаут.
— Они зовут его хозяина «Сингапурский Чарли». Это место встреч некоторых китайских общин, но туда ходят все курильщики опиума. Пока не было никаких жалоб, насколько я знаю. Я не понимаю этого.
Мы стояли в кабинете Смита, склонившись над листом бумаги, на котором были разложены обгорелые обрывки из камина бедного Кэдби. Девушка очень спешила и не успела сжечь бумаги полностью. Все, что пощадил огонь, попало в руки полиции.
— Что это может означать? — спросил Смит. — «…Горбун… индиец-матрос пошел наверх… не как другие… пока Шень Ян (по-моему, с именем вопросов не возникает)… выгнал меня… гудящий звук… матрос-индиец в… морге я мог опозн… не в течение нескольких дней, или подозрит… во вторник вечером в другом гри… рва… косичку…»
— Опять эта косичка! — резко сказал Веймаут.
— Она явно жгла вырванные страницы все вместе, — продолжал Смит. — Они лежали плашмя, и эта была в середине. Это, несомненно, везение, инспектор. У нас здесь говорится о горбуне, и еще можно сделать вывод, что какой-то матрос-индиец вместе с другими пошел куда-то наверх, видимо, вверх по лестнице в заведении «У Шень Яна» и так и не вернулся вниз. Кэдби, который был там в гриме, отметил какой-то гудящий звук. Позднее он опознал этого матроса в каком-то морге. У нас нет возможности определить точную дату, но я склоняюсь к мысли, что «матрос» — это дакойт, убитый Фу Манчи. Но это лишь предположение.
Однако очевидно, что Кэдби намеревался еще раз посетить это заведение уже в другом гриме, и вполне логично сделать вывод, что названный вечер вторника — это как раз прошлый вечер. Упоминание косички представляет собой принципиально важную деталь, потому что мы обнаружили ее на трупе Кэдби.
Инспектор Веймаут утвердительно кивнул, и Смит посмотрел на часы.
— Десять двадцать три, — сказал он. — Простите, инспектор, не могу ли я воспользоваться вашим маскарадным гардеробом? У нас есть время. Можно провести часок в компании курильщиков опиума «У Шень Яна».
Веймаут удивленно поднял брови.
— Это может оказаться рискованным. Как насчет официального посещения?
Найланд Смит засмеялся.
— Это абсолютно бесполезно. По вашим собственным словам, заведение открыто для проверок. Нет: хитрость за хитрость. Мы имеем дело с китайцем, с воплощением восточной изощренности, с самым потрясающим гением, какого когда-либо рождал Восток.
— Я не верю в маскировку, — с некоторой свирепостью сказал Веймаут. — Этот метод в основном истощил себя и обычно ведет к провалу. Но если таково ваше решение, сэр, значит, быть по сему. Фостер вас загримирует. Какое обличье вы предполагаете принять?
— Наверное, какого-нибудь иностранного моряка, как бедняга Кэдби. Я могу положиться на мое знание этих скотов, если я уверен в своей маскировке.
— Вы забываете про меня, Смит, — сказал я.
Он быстро повернулся ко мне.
— Петри, — сказал он, — это моя работа, к сожалению, а не какое-то там хобби.
— Ты хочешь сказать, что больше не можешь на меня положиться? — сердито спросил я.
Смит сжал мою руку и встретил мой несколько холодный взгляд. На его худощавом лице с бронзовым загаром я прочел неподдельное беспокойство.
— Прости, старый дружище, — ответил он, — это действительно несправедливо. Ты знаешь, я имел в виду совсем другое.
— Да ладно, Смит, — сказал я, устыдившись своей вспышки, и от души пожал его руку. — Я могу притвориться курильщиком опиума не хуже любого другого. Я тоже иду туда, инспектор.
На этом наши препирательства кончились, и минут двадцать спустя два натуральных морских головореза, сопровождаемые инспектором Веймаутом, влезли в ожидавшее такси и уехали в темноту лондонской ночи. Мне казалось, что в этой театральности было что-то нелепое и смешное, почти ребяческое, и я бы от души расхохотался, если бы фарс и трагедия не переплелись таким тесным и жутким
