хозяев.
Марк Курий Дентат, победитель самнитов, сидел у очага и варил репу, когда к нему явились самнитские послы просить мира. Они принесли богатые подарки. Курий их не взял. Он сказал:
— Пока я сыт таким обедом, для меня лучше не быть богатым, а править богатыми.
Фабриций, победитель Пирра, был другом самнитов и заступался за них перед римскими властями. Когда он стал стар, самниты прислали ему подарки, чтобы он мог жить безбедно. Фабриций показал на свои глаза, уши, руки, ноги:
— Пока все это мне служит, я и так живу безбедно.
Марк Атилий Регул был героем первой войны с Карфагеном (мы еще встретимся с ним). Он возглавлял поход в Африку. Когда кончился год его консульства, сенат предложил ему командование. Регул в письме попросил лучше отпустить его: он получил известие, что у него в усадьбе умер единственный раб и больше некому кормить жену и детей. Сенат вспахал его поле за государственный счет.
Публий Корнелий Сципион был героем второй войны с Карфагеном (с ним мы тоже еще встретимся). У него также было небольшое поместье, и он жил только им. За 54 года жизни он ничего не продал и не купил.
Корнелий Руфин был диктатором и дважды консулом. И все-таки цензоры исключили его из сената. Исключили за роскошь: у него было 10 фунтов серебряной посуды (три с лишним килограмма, на наш счет). У самих цензоров из серебра были только одна чаша для жертвоприношений и одна солонка. И эту серебряную солонку передавали из дома в дом, когда принимали карфагенских послов.
Валерий Публикола и Менений Агриппа не оставили наследства даже на собственные похороны. На их погребение принес по медяку каждый из граждан.
Требования к простоте и скромности соблюдались во всем. В Риме и вокруг Рима было даже запрещено строить театры с сидячими местами, чтобы на род не приучался к изнеженности, — представления смотрели стоя.
РИМСКАЯ ДИСЦИПЛИНА
Мы видели, как Брут казнил своих сыновей за то, что они предались врагу, но Манлий Торкват казнил сына за то, что он победил неприятеля.
Дело было во время войны с отпавшими латинами — той самой войны, ради победы в которой принес себя в жертву консул Деций. Вторым консулом этого года был Манлий Торкват. «Торкват» значит «человек с ожерельем»: это прозвище он получил еще юношей, когда одолел в единоборстве великана-галла и снял с поверженного его окровавленное золотое ожерелье. Война с латинами была тяжелой: они только что были союзниками Рима, воины союзных армий знали друг друга в лицо, легко было принять своего за врага и врага за своего. Поэтому консул Торкват отдал приказ: никому не завязывать бой в одиночку, всем ждать общего сигнала. Нашелся один человек, который нарушил приказ. Это был сын Торквата. Его вызвал на бой начальник вражеской конницы. Юноша принял вызов, сразился и убил врага. Он поспешил к отцу:
— Ты, отец, одолел в единоборстве галла, я одолел латина.
Торкват выслушал его молча и приказал трубить сходку. Перед лицом всего войска он обратился к сыну:
— Ты нарушил воинскую дисциплину. Я люблю тебя как сына и уважаю как храбреца. Но сейчас или твоя смерть должна навсегда утвердить силу военного приказа, или твоя безнаказанность навсегда ее подорвать. Если в тебе есть хоть капля моей крови — ты не будешь колебаться в выборе.
Юношу казнили, никто не посмел вмешаться. Но, когда после победы консул Манлий торжественно вступал в Рим, навстречу ему вышли с приветом только старики: молодежь не простила ему смерти сына.
Похожая история повторилась и поколение спустя. Шла война с самнитами. Римлянами командовали два их лучших полководца — Папирий Курсор и Фабий Руллиан. Первый был диктатором, второй помощником диктатора (начальником конницы). Папирия войско не любило за суровость. Фабия любило за обходительность. Однажды в отсутствие Папирия Фабий вопреки его приказу принял бой и разбил неприятеля. Зная, что его ждет, он попросил заступничества у своего победоносного войска. Папирий яростно потребовал Фабия к ответу. Тот спрыгнул с трибуны и скрылся в рядах солдат.
Взбешенный Папирий поскакал в Рим; туда же поспешил и Фабий. Народное собрание заступилось за победителя.
— Народное собрание не имеет права отменять приказы диктатора! — заявил Папирий.
Тогда народ и сенат перестали требовать и начали просить. Фабий и его старый отец, три раза бывший консулом, бросились к ногам диктатора.
— Хорошо, — сказал Папирий, — если диктаторская власть остается непоколебленной, то я дарю Фабия римскому народу. Встань, Фабий, и гордись этим прощением больше, чем своею победой!
Дисциплина — это и умение хранить тайну. Сенаторы никогда не рассказывали женам, о чем говорилось в сенате: женщины болтливы. Один сенатор взял с собой на заседание сына-подростка. Мать решила, что от мальчика ей легче будет выведать, о чем шла речь на заседании, и стала приставать к сыну с расспросами. Сын решил схитрить.
— Обсуждали, какой лучше принять закон: чтобы каждый мужчина имел двух жен или чтобы каждая женщина — двух мужей, — сказал он.
Мать поклялась хранить тайну. Однако уже на следующий день сенат осаждала целая толпа женщин со слезным криком:
— Лучше каждой женщине двух мужей!
Сенаторы были в ужасе. Мальчик успокоил их, рассказав о своей шутке. Ему объявили благодарность, но на будущее запретили приводить в сенат детей.
Дисциплина нужна была не только на войне, но и в мирное время. Раз в несколько лет римляне выбирали двух цензоров, чтобы следить за дисциплиной и нравами. Это была самая почетная из должностей. Дважды избираться цензором было нельзя. Один раз Марк Рутилий был избран цензором вторично; в первом же своем указе он осудил весь народ за это нарушение закона. Другой раз цензором был избран Ливий Салинатор — человек, которого за несколько лет до этого судили за присвоение государственных денег. В первом же указе он выразил порицание не тем, кто его осудил, а тем, кто после этого все же голосовал за его избрание, — за легкомысленную перемену мнения.
РИМСКИЕ СУЕВЕРИЯ
Римляне славились воинской отвагой и крестьянским трудолюбием. Но еще они славились неслыханным даже в древности суеверием. О том, какие в Риме были жрецы, мы уже говорили. Теперь можно сказать, какие в Риме были гадатели. Их было две коллегии — авгуры и гаруспики.
Авгуры гадали по птицам. Когда назначались гадания, они ставили на освященном месте палатку с одним отверстием, садились там лицом к югу и наблюдали видный им кусок неба. Если птицы появлялись слева, с востока, это считалось хорошо, если с запада — плохо. Если это был орел или коршун, следили, как они летят, если сова или ворон, важно было, как они кричат. Только у совы различали десять разных криков. Сославшись на дурное знаменье, можно было отменить закон и распустить народное собрание. Плутовство здесь было обычным. Подчас римляне дивились, как может авгур на авгура смотреть без смеха. «Смех авгуров» стал поговоркой о людях, которые знают кое-что о проделках друг друга.
