хватает смелости заговорить с ней, даже когда она одна. Я решил, однако, заговорить с ней как можно скорее.
Вчера решился. Подкараулил, когда она пошла на каток, и присоединился к ней у виноградского костела. Кажется, начал я хорошо. Встретившись с ней будто случайно у Народного дома, я сказал: «Ах, какой сюрприз, уважаемая барышня!» Но тут отвага покинула меня, и я по-пес нечто странное: «Прошу прощения, милостивая барышня, вы изволили упомянуть при нашем первом разговоре, что ваш пан отец занимается исследованиями в области суставного ревматизма…»
Но, оказывается, я затронул нужную струну. «О, конечно, — отвечала она. — Он с большим усердием и упорством посвящает свое время этому предмету». Начало разговору было положено. Всю дорогу мы говорили о ревматизме. С того дня болезнь эта кажется мне приятной…
Первый вальс! Вальс, который я танцевал с моим идеалом, с барышней Эмилией. В Жофинском зале сотни огней, но со мною звезда. Я высказывал ей свои суждения о ревматизме. Как жаль, что я не изучал медицину!
Костюмированный бал! Она тоже придет. У меня оригинальная идея. Я наряжусь подагриком, слуга будет возить меня в креслах, а в руке я буду держать костыль. А она? Она намекнула мне, что будет в костюме богини музыки. О Эмилия! Эмми!
Мы узнали друг друга среди сотен масок. Я сказал, что желал бы, чтобы отец ее лечил меня в ее присутствии. Она легонько стукнула меня лирой и возразила: «Мой отец не психиатр». Остроумная, обаятельная! К сожалению, как «подагрик», я не мог танцевать.
Меня постиг страшный удар. Наутро после маскарада я проспал, а в это время моя дорогая Эмми — как интимно это звучит! — уехала домой. Я узнал об этом лишь сегодня, после того как три дня почти не отходил от окна. Она все не появлялась, тогда я зашел в ее дом и спросил у дворничихи. «Три дня как уехали!» Не сплю, все вижу ее перед собой. Сердце мое стучит, а когда удается уснуть, вижу сны о ревматизме…»
Остальные записи полны вздохами тридцатилетнего юноши, описаниями душевных волнений, отъезда в родной Рожков и словами: «Эмилия, Эмми, Эмми!»
Последняя запись гласит:
«Я должен ее увидеть! Решился на самое страшное. Буду симулировать суставной ревматизм и поеду лечиться к ее отцу. На войне и в любви не останавливаются перед ложью. Может, скоро увижу тебя, прекрасная Эмми!..»
Следовательно, нечего удивляться, что в тот вечер барышня Эмми покраснела, а очутившись в своей комнатке, вздохнула со словами: «И здесь нет покоя от этого противного человека!»
Через два дня пан Глуза предстал перед доктором, который весьма сердечно приветствовал подопытного пациента.
— Добро пожаловать, — сказал он, встряхивая руку своей жертвы. — Вы показывались ранее врачам?
— Да, — солгал пан Глуза. — Врачи находят суставной ревматизм в начальной стадии.
Серьезная вещь, — бросил доктор, — очень серьез пая. Вы, я вижу, прихрамываете на правую ногу?
— Да, колено, правое колено зудит, — сказал Глуза, как будто муравьи ползают.
— Это только начало, паи Глуза, — назидательно изрек доктор, — Но смею уверить, мой новый метод излечит вас совершенно. Главное — не упустить время. Я уже все приготовил. Проходите…
Доктор открыл дверь, и пан Глуза увидел пустую комнату, посреди которой стоял только длинный ящик, а на стене висело какое-то одеяние, похожее на костюм водолаза. Все в этом одеянии было такое же, даже колпак с застекленными отверстиями для глаз, недоставало только дыхательной трубки. И еще стоял тут один стул.
Доктор позвонил.
— Сейчас придут служители, — сказал он, — и помогут вам раздеться. Мы должны немедля приступить к лечению.
Появились два здоровенных молодца.
— Разденьте пана донага, — приказал доктор.
— Позвольте! — воскликнул пан Глуза, — Я не предполагал…
— Ничем не могу помочь, — улыбнулся доктор, — цель оправдывает средства.
В две минуты пан Глуза был освобожден от одежды и сидел, подавленный, на кучке сложенных вещей, ожидая, что будет дальше.
— Сейчас мы наденем на вас вот это, — объяснил доктор.
Двух минут не прошло, как пан Глуза преобразился в водолаза.
— А теперь, — распорядился доктор, — положите пана сюда.
И он показал на длинный ящик.
Служители ввергли пана Глузу в ящик, и пан Глуза оторопело слушал повеление доктора:
— Принесите патентованный улей… Дорогой друг, — обратился он к пациенту, — мой метод весьма прост: я лечу укусами пчел. Вы слышите меня или надо кричать Громче?
— Слышу, — простонал из ящика пациент.
— Вижу, вы человек сильного сложения, — продолжал доктор, с удовольствием созерцая пана Глузу. — Вы можете перенести пятнадцать жал в колено. Вы ведь сказали, правое?..
— Правое, — уныло подтвердил пан Глуза, — только оно почти не болит, может, массажик…
— Нет, нет, — перебил его доктор. — Болезнь надо задушить в зародыше. Прежде лечили муравьиной кислотой — пчелиный яд сильнее. Мы приложим к вашему колену секцию улья, раздразним пчел, они бросятся на вас и ужалят. Впрочем, служители будут вас держать…
— Выньте ту секцию, где пятнадцать пчел, — приказал доктор, когда улей принесли. — Так, теперь хорошенько держите пана за руки и за ноги…
Доктор нагнулся к жертве. Расстегнул патентованный костюм на правом его колене и, плотно прижав секцию с пчелами к самому колену, выдвинул заслонку.
Из ящика понеслись приглушенные вопли:
— Ой, Иисусе Христе, ой, господи на небеси!..
Служители крепко держали голову, руки и ноги…
— Можно отпустить пана? — спросил один из них спустя некоторое время. Доктор заглянул в стеклянное окошечко секции.
— Две еще не ужалили, — сказал он. — Подержите еще немного!
Потом еще дважды раздалось: «Ой, Иисусе Христе!», и доктор сказал:
— Готово, отнесите пана, заверните его в простыню и уложите в постель…
Через три дня. когда распухшее колено приняло нормальный вид, пан Глуза объявил, что совершенно здоров и в дальнейшем лечении не нуждается. И он уехал домой, где сделал следующую запись:
«Жаль, что барышня Эмми — дочь доктора Кржемска, который лечит ревматизм укусами пчел… Но как же мне быть с сердцем?..»
