Сероглазый и не поэт.Мы остались вдвоем на свете,Познакомимся и поймем:Мох на брошенном пистолете,Осыпается белый дом…Ничего уже не исправить,Не писать до зари без сна:«Я люблю, для чего лукавить?Я — чужая, я неверна…»1935(?)
«Придет пора, и будет чист…»
Придет пора, и будет чистТвой мир, простертый на закате,И стих, что станет не речист,Заговоривши об утрате.Презрев в последней тишинеСвою любовь, свои измены,Оскудевающие веныЗабудет сердце в полусне.И голос будет иссякать,Слова, что угли, потухая,Золою заметут тетрадь.И вот впервые, не вздыхая,В какой-то день, в какой-то часУслышишь ты иные звуки,В последний раз взметнутся рукиИ веки устрашенных глаз…И будет мерно холодетьПрекрасный сон самозабвенья,Уже привычные виденьяНе устают сверкать и петь…И перед зеркалом своим,Волос раскладывая свитки,Ты, как музейный СерафимС ненумерованной открытки.Твоя душа, поклажу силЗемных отбросив без усилья,Колышет синие надкрыльяНад парами скрещенных крыл…1935
«Отчаялся день — не расцвесть…»
Отчаялся день — не расцвесть.Не в солнечном прежнем обмане, —Ты — в комнате, в белом тумане,Сегодня такая, как есть.И вот как ты нынче живешь,Когда не царит вдохновенье,Когда отступившая ложьОставим мертвые тениУ глаз и у губ, а с плечаИсчезла умелая ретушьКрыла, что несла, волоча,Ты взмахом небрежным по свету.Ну что же? — Теперь умереть.Ты жалуешься на усталость,Утратив пернатую малость,Где даже руки не согреть.Ты пальцами шаришь вокруг,Но нету луча за тобою,И комната не голубою,А серою кажется вдруг.Умри. Это осень пришла.Три месяца будет все то же,А зимнее солнце поможетТебе, ты отыщешь крыла.И там, и в раю, где такие,Налгавшие людям во сне,Приняв за фиалки, втайнеРвут звезды за стебли тугие…1935
