— Я Катьку положила к нам, а тебе постелила на диване в детской.
— Хорошо. Спокойной ночи.
— Спокойной.
Она ушла, и Николай теперь явно никого не ждал, он потягивал вино и глядел на звезды. Это была действительно чудная ночь — сидеть на краю вселенной, потягивать терпкое легкое вино и глядеть на весь остальной раскинувшийся в бесконечность мир…
На следующее утро Николай проснулся от невнятного Валеркиного бу-бу-бу и вполне ясного и громкого голоса Юльки, доносившихся с кухни.
— А я знаю, что говорю. Ты до ночи у ней телевизор ремонтировал.
Бу-бу-бу…
— Ну да, да, она тебе еще и заплатила. А потом у ней сломался будильник и дома его никак нельзя было починить, да?
Бу-бу-бу…
— Ладно, дождешься у меня!
Николай вышел аккуратненький, подтянутый, словно вчера и не досидел до трех часов один всю оставшуюся банку.
— Ну скажи ты ей, — вместо «здрасте» сразу взмолился Валерка. — Белены она с утра, что ли, объелась? Я прямо не знаю, набросилась с чего-то…
— Это бывает, — пояснил Николай, подсаживаясь за стол.
— Да нет, — возразил Валерка. — Это она чего-то не понятно что.
— Все тебе понятно, — отозвалась Юлька, отойдя к плите.
— Да я ж только тебя люблю! — почти крикнул Валерка и схватился за голову, видать, кричать-то уж не надо было.
— Ага, — отозвалась Юлька, не оборачиваясь от плиты. — Уже оправдываться начал.
Злая она какая-то с утра была.
— Да ничего я не оправдываюсь, — и Валерка махнул рукой. — Да ну ее… — и поворотился к Николаю. — У меня череп так и раскалывается.
— Лечить надо.
— Ю-юль, — протянул Николай, — а достань нам еще баночку.
— У самого, что ли, рук нет?
— Нет, — признался со вздохом Валерка. — И чего ты сегодня. Я ж тебя люблю.
— Заладил, — буркнула Юлька.
— Он любит, — подтвердил Николай и добавил: — Мы тебя все любим.
Юлька повозилась в кухонном закутке и банку принесла.
— Ну вот, — сказал Валерка. — А ты, Юль, не будешь с нами?
Юлька фыркнула и ушла к плите.
— Это она злиться, — наклонившись к Николаю, прошептал Валерка, — из-за того, что я выпил вчера. Я-то ведь так давно уже не пью. Она меня и не видела таким ни разу. Вот почему.
Николай кивнул, и они выпили. Терпкое легкое вино. На столе появился завтрак. Валерка лениво поковырялся в тарелке, потом налил еще по стаканчику и вздохнул:
— И в церковь я сегодня не попал.
Николай поднял стакан.
— Да куда ж в таком-то виде, — подняв свой стакан, продолжал рассуждать Валерка, потом он выпил и решительно отодвинул тарелку с завтраком. — У тебя какие планы? — спросил он Николая.
— Никаких.
— Ну и отлично! Мы сейчас прогуляемся, в церковь не пойдем, я тебе ее так покажу, я там купол крыл — сам! А потом… потом можем к брату зайти или… куда еще… ну посмотрим…
— Мне бы узнать расписание электричек.
— О! И на вокзал зайдем!
— А ты что, уезжаешь? — оторвалась от плиты Юлька.
Николай помолчал, потом сказал:
— Надо узнать расписание.
— К обеду-то вас ждать? — поинтересовалась Юлька, когда они уже выбирались из дома на свет Божий.
— Жди, — ответил Валерка.
Но к обеду они не пришли. Они заявились часов в шесть, причем Валерка еле держался на ногах и все пытался рассказать где они были, но у него получалось только «где мы только не были, где мы только не были…», то есть они были везде. И это отчасти было верно, потому как Валерку и его друга знаменитого (посетив поселок, Николай действительно в глазах поселковых стал знаменитым) тележурналиста видел весь поселок. И надо же — какой этот простой парень тележуналист-то, даром что знаменитый, и у пивного ларька с мужиками душевно поговорил, никого не обидел, и на железнодорожной станции, сначала он все торчал у кассы, но это потому, что хотел поточнее выяснить расписание, а после, выйдя из пристанционной рюмочной, сорвал тут же цветок, вернулся и подарил его кассирше Вале, которая до того обалдела от такого подарка — хотя цветы эти и росли зарослями под окном ее же кассы — что потеряла дар речи и совсем забыла поблагодарить знаменитого журналиста, а только дурашливо пискнула «ой!» и расплылась в идиотской улыбке, а тележурналист еще так галантно ей при этом поклонился, что всем, кто эту сцену видел, стало решительно Вальку жаль. Но тележурналист с Валеркой ушли, а Валька объявила технический перерыв и на пятнадцать минут закрыла кассу. А еще они зашли к разведенке Людке, и соседям слышно было, что Валерка громко доказывал что-то про телевизор и будильник и каждый раз приговаривал: «Ну ты, Людк, подтверди ему, подтверди!» И от нее они вышли несколько нетвердо, и Людка проводила их до калитки, и глаза у ней были печальные и задумчивые, видно, она соображала, чтобы такое у ней еще могло потребовать починки. Дальше след их на некоторое время затерялся в кустах за продуктовым магазином, и уже из кустов они направились к дому груженые как два бомбовоза, при этом тележурналист пытался петь: «Мы летим, ковыляя, во мгле, мы летим на последнем крыле…» Хотя про мглу он, конечно, завирал, потому что солнце светило во всю, и для начала мая было даже жарковато, а вот на счет одного крыла полная правда, потому что если считать Валерку одним крылом, а тележурналиста другим, то крыло было действительно одно. Так они пропылили почти через весь поселок, и тележурналист оставил очень приятное впечатление.
— Мы немного выпили, — сообщил по прибытии Валерка, эта фраза получилась у него довольно четко, видно, он репетировал ее всю дорогу.
— Юленька, прости нас, грешных, — почти пропел Николай, у него было явно песенное настроение, и сбросил Валерку на кухонный табурет. — Мы все компенсируем теплом и любовью, — и он, чуть качнувшись, от избытка чувств слегка приобнял Юльку, конечно, без всякого умысла, а та, видно, чтобы не дать упасть покачнувшемуся гостю, плеч убирать не стала.
— Так, значит, ты не уехал? — спросила она.
— Нет, — и, помолчав, посмотрел на часы: — Но последняя электричка идет через два с половиной часа.
— Никуда ты не поедешь, — вдруг рассердилась Юлька.
— Да, я останусь у вас навечно.
— Оставайся, — отозвался, вроде бы уже задремавший Валерка.
— Нет, старик, на работу завтра.
— Юль, ему на работу завтра, — развел руками Валерка.
— И что нельзя на один день оставить работу?
— В принципе, можно все.
— Вот.
А Валерка вздохнул и печально-печально произнес:
— А я вот свою работу оставить не могу.
— Я могу уехать первой семичасовой электричкой.
— Вот, — опять сказала Юлька.
