Что такое теория значения?

языке слово ”истинно”. Если человек понимает некий язык L, а затем этот язык расширяется до языка L⁺ посредством добавления предиката ”истинно”, который применяется к предложениям языка L и удовлетворяет принципу эквивалентности, то отсюда совершенно ясно, что говорящий вполне способен понять предложения языка L. (В действительности дело обстоит несколько более сложно, если принять во внимание индексацию, но мы не будем отвлекаться на эти сложности.) Мы даже можем заметить, почему такое расширение языка было бы полезно. Если слово ”истинно” рассматривается как обычный предикат, который применим только в контекстах формы ”Истинно, что...”, но также и в таких контекстах, как ”То, что он мне сказал, было неистинно”, то, хотя его и не всегда можно устранить, его объем будет вполне определенным. Конечно, такой подход не может служить для объяснения слова ”истинно”, если оно используется для задания семантики некоторого языка, в частности если оно используется в качестве центрального понятия теории значения, ибо данный подход опирается на предположение о том, что говорящий имеет предварительное понимание тех предложений языка, которые не содержат слова ”истинно”. Этот подход не годится также для описания реального употребления слова ”истинно” в естественном языке, поскольку такой язык является, по выражению Тарского, ”семантически замкнутым”, т.е. содержит в себе свою собственную семантику. И дело здесь не только в непредикативности экстенсионала, т.е. в нашем решении применять предикат ”истинно” также к предложениям расширенного языка. Мы используем слово ”истинно” и множество других слов для формулирования суждений, принадлежащих теории значения, т.е. пытаемся использовать язык в качестве собственного метаязыка, и при этом принимаем такие принципы, управляющие использованием слова ”истинно”, которые не охватываются принципом эквивалентности. Однако в большинстве случаев мы продолжаем требовать соблюдения принципа эквивалентности.

До тех пор пока мы считаем понятие истины несомненным, кажется несомненным, то и что значение следует объяснять с его помощью. Однако как только мы перестаем считать его несомненным и ставим вопрос о корректном анализе понятия истины, от этой несомненности не остается и следа. Ставить такой вопрос — значит пытаться установить, когда в процессе овладения языком появляется неявное понимание понятия истины. Если понятие истины должно служить в качестве фундаментального понятия теории значения для языка, то нельзя считать, что оно вводится принципом эквивалентности, ибо это, как мы уже видели, ведет к предположению о том, что мы способны усвоить большую часть языка до того, как получим какое-либо представление о понятии истины. Если мы продолжаем настаивать на том, что в процессе овладения языком мы прежде всего должны усвоить, что значит для предложения быть истинным, то для любого данного предложения мы должны указать, в чем именно состоит то знание, которое не зависит от предполагаемого предварительного понимания предложения. Иначе наша теория значения содержит круг и ничего не объясняет.

Если понятие истины сохраняется в нашей теории значения, служащей для выявления и описания того, в чем заключается наше знание языка, то принцип эквивалентности не может играть объяснительной роли. Однако, как было уже отмечено, он все-таки способен выполнять весьма важную функцию в нашем понимании понятия истины, ибо мы продолжаем требовать такого истолкования этого понятия, чтобы принцип эквивалентности оставался верным. Вместе с тем приемлемая теория значения должна учитывать внутренние взаимосвязи в языке. Поскольку слова не могут использоваться сами по себе, а только в предложениях, постольку не может существовать понимание смысла какого-то одного слова, не включающее в себя хотя бы частичного понимания некоторых других слов. Точно так же и понимание отдельного предложения обычно зависит не только от понимания входящих в него слов и других предложений, которые могут быть построены из этих слов, но от определенного, порой весьма значительного фрагмента языка. Различие между молекулярным и холистским подходами к языку заключается не в том, что с точки зрения молекулярного подхода каждое предложение в принципе может быть понято само по себе, а в том, что холистский подход считает невозможным понять какое-либо предложение, не зная языка в целом, а при молекулярном подходе для каждого предложения существует определенный фрагмент языка, знания которого вполне достаточно для понимания данного предложения. Такой подход позволяет упорядочить предложения и выражения языка в соответствии с тем, зависит или не зависит понимание некоторого выражения от предварительного понимания других выражений. (Если мы признаем постепенное овладение языком, то здесь требуется хотя бы приблизительный частичный порядок с минимальными элементами. С другой стороны, при холистском подходе отношение зависимости не будет асимметричным и имеет место между двумя любыми выражениями языка: существуют только две возможности — вполне знать язык или совершенно не знать его.)

Очевидно, в частности, что на практике, как только мы достигаем определенной стадии в изучении нашего языка, оставшаяся часть языка усваивается нами в значительной мере посредством чисто словесных объяснений. Поэтому в соответствии с традицией вполне разумно предполагать, что такие объяснения часто раскрывают связи между выражениями языка, понимание которых на самом деле существенно для понимания вводимых слов. По сути дела, это означает, что возможность объяснения определенных выражений чисто вербальными средствами представляет собой существенную характеристику их значения, и это должно быть отражено в любой корректной теории значения для языка. Если же теперь мы хотим дать чисто словесное объяснение предложений определенной формы, то лучшим и фактически единственным средством для этого будет задание условий, при которых предложения этой формы истинны. Благодаря принципу эквивалентности, это как раз определяет содержание предложений данной формы, и нет никакого другого свойства, обладание которым могло бы служить для этой цели. Здесь мы опять приходим к принципу эквивалентности и получаем еще одно объяснение привлекательности той идеи, что задать значение некоторого предложения—значит сформулировать условия его истинности. Кроме того, здесь указано, в каком отношении любая корректная теория значения должна согласоваться с этой идеей.

Теория значения, принимающая истину в качестве центрального понятия, должна объяснить, что означает знание условий истинности предложений. Если предложение обладает такой формой, что говорящий способен понять его с помощью вербального объяснения, то никаких проблем не возникает: знание говорящим условий истинности этого предложения является явным, т.е. таким знанием, которое проявляется в его способности сформулировать эти условия. Объяснение такой формы очевидным образом предполагает, что говорящему уже известна довольно обширная часть языка, с помощью которой он может сформулировать условия истинности данного предложения и понять его. Отсюда следует, что, сколь бы велика ни была сфера предложений, понимание которых можно объяснить таким образом, такая форма объяснения в общем случае будет недостаточна. Это обусловлено тем, что благодаря принципу эквивалентности сформулировать условия истинности некоторого предложения означает просто выразить его содержание другими словами. Но явное знание условий истинности некоторого предложения может дать говорящему понимание его значения только для тех предложений, которые вводятся посредством чисто вербальных объяснений в процессе постепенного усвоения языка: увы, мы попали бы в порочный круг, если бы стали утверждать, что понимание говорящим языка заключается, вообще говоря, в его способности выражать каждое предложение другими словами, т.е. с помощью явно эквивалентного предложения того же языка. Понимание наиболее фундаментальной части языка, его глубинных уровней невозможно объяснить таким путем: если это понимание заключается в знании истинностных условий предложений, такое знание должно быть неявным, следовательно, теория значения должна дать нам понимание того, каким образом это знание проявляется.

Трудность нахождения подходящего объяснения того, в чем состоит знание говорящим условий истинности предложения, заключается не в решении о том, что именно считать проявлением его знания, а в том, что эти условия выполнены. Верно, что не существует отдельного универсального и безошибочного знака, позволяющего нам признать истинность некоторого данного предложения, и нет никаких абсолютно стандартных средств выделения такого знака, однако достаточно разумно предположить, что по отношению к говорящим на каком-то одном языке мы можем придумать знак, позволяющий нам сказать, что говорящий признает выполнение условий истинности некоторого данного предложения. Если мы согласимся с этим, то нам нетрудно будет сказать, в чем состоит знание говорящим условия истинности предложения, когда данное условие может быть осознано говорящим независимо от того, выполнено оно или нет: такое знание будет заключаться в его способности признавать предложение истинным тогда, и только тогда, когда