Эврих напрягал слух, ловя шорохи ночи. Погони не было слышно, и от этого только становилось страшней. Если бы сзади раздавались возгласы, перекличка рогов и лай злобных ищеек, можно было бы по крайней мере судить, далеко ли преследователи. Без этого так и казалось, будто итигулы вот-вот ринутся из-за ближайшего камня. Или даже не ринутся, а подкрадутся все так же неслышно, и нож, входящий под ребра, будет первым, что успеешь заметить. А заодно и последним.
– Пошли-ка глянем, кто там зовет нас из горы, – сказал Волкодав. Поудобнее перехватил закусившую губы Раг – и двинулся вперед, через маленькую долину, навстречу танцующему огню. Эврих навьючил мешки, которые опустил было наземь, и поспешил следом за ним. Странное дело! Стоило принять решение, и потусторонняя жуть, только что грозившая затопить разум, словно бы отодвинулась. Теперь арранта больше заботило, как бы успеть добраться до заповедной горы прежде, чем появятся итигулы. Неглубокая долинка, разграничивавшая две громады возносящихся скал, была совершенно открытой и голой, словно корыто. Когда-то давно, может, во времена Великой Тьмы, здесь сползал язык ледника, но теперь лед отступил, покинув ложе, проточенное в утесах. Где-нибудь на равнинах ледниковый шрам давно заплыл бы плодородной землей, зарос деревьями и травой и изгладился, превратившись в мягкой распадок. Здесь все оставалось таким же, каким было тысячи лет назад.
То есть спрятаться негде. Эврих почти бегом поспевал за размашисто шагавшим венном и ждал, что в заплечный мешок вот-вот воткнется стрела. Он пристроился за спиной Волкодава, стараясь держаться поближе к нему. У того ведь на спине не было ничего, кроме ножен с Солнечным Пламенем.
Зеленый огонь в очередной раз возник над вершиной, сбежал вниз по склону (Эврих успел обратить внимание, что он не растапливал снега) и остановился прямо перед ними, у входа в расселину. Аррант присмотрелся к скалам по обе стороны входа, сверкавшим, точно россыпи изумрудов, от близости пламени, и задумался: камень или лед?..
Они миновали самое дно лысой ложбины и стали подниматься наверх, и в это время сзади появились- таки итигулы. Волкодав оглянулся, услышав за спиной тоскливый вой утавегу. Белые псы не пожелали искать след беглецов и подавно не собирались набрасываться и рвать, но не смогли и совсем отказаться от повиновения людям. Два народа слишком долго жили в согласии и любви, чтобы память поколений вот так запросто стерлась. Хотя бы и от пришествия Вожака.
Волкодав посмотрел назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как преследователи возникли из-за скал. И остановились, пораженные зрелищем сбежавших гостей, уходивших туда, откуда, по мнению итигулов, живым не возвращался никто. Волкодав сразу понял, что погоня дальше не двинется. Вождь Элдаг в сердцах стегнул ремнем Старейшую, скулившую у колен, и поднял лук. Многим, должно быть, хотелось выстрелить в ускользавшую добычу, но обратить оружие в сторону запретной горы решился только он один. Когда предстоит неведомое и опасное дело, вперед всегда выходят вожди.
– У-у-о-о-о-а… – обиженно заплакала псица. Рога мощного горского лука с гудением распрямились, бросая стрелу. Зеленое сияние волнами катилось с вершины, и было видно, как стрела взвилась над долиной, потом клюнула вниз, без промаха целя туда, где стояли двое мужчин, умыкнувшие пленницу. Увернуться от одинокой стрелы, пущенной за пять сотен шагов, было несложно. Однако уворачиваться не пришлось. В какой-то миг стрела как будто ударилась о незримую стену, выбила сноп бледных искр и соскользнула наземь. К тому времени, когда ее наконечник соприкоснулся с камнями, итигулов на противоположном склоне уже не было. Храбрые горцы ничего так не страшились, как неудовольствия праотеческих душ, рассерженных отчаянным деянием Элдага. Понятно, не самого вождя следовало в том винить, а троих нечестивцев, вздумавших осквернять обитель умерших. Да и пращуры, возможно, остановили стрелу Элдага единственно затем, чтобы самим насладиться отмщением… Но как бы то ни было, самым разумным казалось поспешить от Харан Киира прочь – и подальше. И еще несколько дней поменьше торчать в виду священной вершины…
– Странно! – сказал Эврих. – А мы ничего не заметили, когда там проходили! Ты ничего не ощутил, Волкодав?..
Волна зеленого пламени поземкой стелилась над снегом и камнями, летя к ним по склону. Бежать или прятаться было бесполезно, Эврих успел только напрячься всем телом и зажмуриться, прикрывая ладонью лицо… и опять ничего не произошло. Мертвенное свечение неосязаемо обтекло его ноги и втянулось в устье расселины, залив ее отблесками пылающих изумрудов. Эврих вошел следом. В спины людям дохнул первый порыв ветра, долетевшего с далеких вершин.
Расселина тянулась вверх по склону, постепенно уводя все дальше в недра горы. Странное негреющее пламя змеилось вперед, то ярко разгораясь, то затухая. Время от времени оно притрагивалось к людям, должно быть первым за столетия решившим проникнуть сюда. Постепенно они перестали вздрагивать и шарахаться от неощутимых прикосновений, и Эврих даже начал подспудно удивляться собственной недавней боязни. Теперь он ощущал только жгучее любопытство, побуждавшее отбросить усталость и страх и выяснить наконец, что за тайну хранил в себе Харан Киир. При этом аррант понимал краем сознания, что все творившееся с ними было частью заклятия. Известно же, как ловко умеет недобрая сила найти подход к человеку. Небось никому не скажет: «Иди-ка сюда, я из тебя чудовище сделаю». Кому хватает простых радостей, тому они будут обещаны. Кого не подманишь посулами, тем назначат свою, особую цену. В одном затронут честь воина, другому посулят спасти от гибели друга, третьему загадают загадку, которую непременно захочется разрешить…
Порою Эврих мимолетно задумывался об этом и пытался сообразить, действительно ли они с Волкодавом, как выразилась Раг, перестали понимать, что делают, и слепо шли вперед по велению Зова? Или ими все же двигала их собственная воля, а значит, они в любое мгновение могли повернуться и выйти наружу?..
Потом до него в очередной раз доходило, что все эти рассуждения не имели смысла, поскольку идти назад попросту не хотелось.
Несмотря на два тяжелых мешка и груды битого камня, то и дело вынуждавшие пробираться на четвереньках. Эврих обогнал Волкодава и шел первым. Звезды окончательно пропали над головой, расселина превратилась в самую настоящую пещеру. Венн с его ночным зрением, возможно, и так не переломал бы здесь ноги, но Эврих был весьма благодарен сиянию, озарявшему нагромождения заледенелого камня. Вот впереди наметилось расширение, искрившееся ледяными гранями и кристаллами инея на стенах, и аррант, скользя и спотыкаясь, даже прибавил шагу… Голос Волкодава, глухо раздавшийся сзади, осадил его:
– Дальше не пойдем… госпоже плохо.
Первым чувством, посетившим молодого ученого, была досада. И угораздило же Раг как раз когда я оказался у самого порога неведомого… Он стыдливо подавил недостойное движение души, бросил мешки и побежал назад к Волкодаву.
Женщина мотала головой, изо всех сил закусив губы. Эврих понял с первого взгляда, что «срок» воистину наступил. Волкодав уже стоял на одном колене, осторожно опуская роженицу на подостланный плащ.
– Давай, лекарь… – проворчал он, поглядывая на Эвриха. – Мне что делать?
У арранта, правду сказать, несколько дрогнуло сердце. То есть он лечил и даже спасал людей. И сам себя без лишнего хвастовства полагал неплохим знатоком врачевания. Но вот роды принимать ему пока еще не доводилось, а все, к чему приступаешь впервые, внушает понятное опасение. И в особенности если дело столь ответственное и непростое!
– Воды бы нагреть… – выговорил Эврих и запнулся, сразу поняв: ляпнул глупость. То есть воду легко было добыть, наколов льда со стен. Или даже сбегав наружу за снегом. Но вот на чем растопить?.. Дровам в пещере, понятно, взяться было неоткуда. Да и снаружи, насколько помнилось Эвриху, не было ни сушняка, ни кустов. А пожухлую траву для мало– мальски пристойного костерка пришлось бы собирать до рассвета…
К немалому удивлению арранта, Волкодав молча вытащил из своего мешка котелок и деловито застучал по ледяной стене обухом топорика. Эврих хотел спросить его, каким образом он собирался развести огонь, но тут у Раг вырвался стон, и аррант поспешно склонился над женщиной.
– Вы… должны… оставить меня, – с трудом выдавила она. – Уходите…
– Никуда мы не уйдем, милая, – ласково проговорил Эврих. Теперь, когда он внутренне примирился с необходимостью задержки, его досада улеглась, уступив место деловитой сосредоточенности, и в памяти
