тележными колесами глубокие колеи.
– А надо нам в деревню, идти? – нерешительно спросил Эврих. – Что там делать-то? Может, прямо в Кондар?..
– Не хочешь, не ходи, – мрачно сказал Волкодав. – Я тебя потом догоню.
Он все смотрел на женщину, стоявшую на вершине холма. Эврих упрямо мотнул кудрявой головой и продолжал идти за ним следом. Вчера ночью он не слышал всего разговора, происходившего между венном и бесплотной пришелицей, стоявшей по другую сторону круга, – только то, что говорил Волкодав. Аррант, однако, понимал: венну было почему-то очень важно побывать в деревне. И, кажется, примерно затем же, зачем это требовалось несколько дней назад ему самому. Только Эврих, родившийся в просвещенной стране, не стеснялся говорить о своих страхах, ибо это помогало их преодолеть. Варвар, в отличие от него, явно считал разумное поведение признаком непростительной слабости…
А Волкодав не спускал глаз с женщины, до встречи с которой оставалось идти едва ли сотню шагов, и думал о том, что предсказание Матери Кендарат готово было вот-вот исполниться. «Скажи, добрый человек, не видал ли ты где-нибудь там, на Засеке, моих молодых сыновей, служивших в наемниках?..» Он не ускорял и не замедлял шага, но из таинственного места глубоко внутри живота разбегались по телу льдистые морозные паутинки. Они проникали в ноги, делая походку деревянной, и стягивали горло, не давая дышать. Волкодав знал: это был страх. Кто-нибудь, очень хорошо знавший венна, мог бы даже догадаться, что ему было страшно. Например, Мыш. Черный зверек то и дело срывался с плеча и описывал стремительные круги, отыскивая врага, но не находил никого достойного схватки и возвращался обратно. Эврих знал венна хуже.
Всего более настораживало Волкодава то, что он никак не мог разобрать, какого роду-племени была стоявшая на холме. В свое время он хотя и с трудом, но привык, что в больших городах можно было встретить вельха в сольвеннской рубахе и сегванских штанах. Да к тому же при мономатанских сандалиях. Но в деревне?.. Он бывал в Нарлаке и знал, что здесь, как и всюду, по деревням обитали большей частью родственники. Откуда бы взяться простоволосой старухе в разноперых обносках, явно подаренных с чужого плеча и кое-как перешитых?.. У него даже мелькнула в памяти каторга, страшные недра Самоцветных гор, где различиям в одежде подавно не было места: грязь, пот и кровь быстро облачали всех в одинаковые лохмотья… Подойдя к женщине вплотную, Волкодав на всякий случай поздоровался так, как это было принято у нарлаков:
– Да согреет тебя Священный Огонь, мать достойных мужей…
Она немного помедлила, а потом, к его немалому удивлению, ответила на веннский лад:
– И тебе, сын славной матери, поздорову.
– Здравствуй, почтенная госпожа. – поклонился Эврих.
На сей раз женщина отозвалась без промедления:
– И ты здравствуй, достопочтенный.
Волкодав между тем уже видел, что зря посчитал ее за старуху. Он вообще с трудом определял возраст, но почему-то подозревал, что тут вряд ли справился бы даже Тилорн. Женщина была определенно не молодой. Но вот старой она казалась, только если он смотрел ей прямо в глаза, бездонно глубокие и какие- то древние глаза много видевшего человека. А так – ни одного седого волоска в голове. И лицо – красивое и гладкое, почти без морщин…
– Я жду своих сыновей, – радостным голосом проговорила вдруг женщина. – Они, наверное, скоро придут сюда. Скажи, Серый Пес, не встречал ты их где-нибудь на Засеке?..
Он почувствовал, как сердце судорожно бухнуло в ребра, и даже не заметил, что женщина назвала его родовым именем, распознать которое сумел бы далеко не всякий сольвенн, не говоря уже про нарлаков. А она продолжала:
– Мои сыновья молоды и красивы. Они придут со стороны гор. Они должны появиться со дня на день, они знают, что я жду их на этом холме. Не встречал ли ты их где-нибудь по дороге?
Волкодав открыл рот, кашлянул и кое-как заставил себя выговорить:
– Пока мы шли через Засечный кряж, мы встретили семерых… – Голос был чужим и сиплым, он успел понять, что Мать Кендарат была права от первого до последнего слова, что в тот раз сквозь светлые Врата его протащили на руках слишком добрые люди, и Те, кто стерег эти Врата, просто пожалели праведников, не стали губить их ради одного недостойного… Но вот вдругорядь… Он попытался сообразить, был ли среди насильников хоть один нарлак, но не смог вспомнить ничего вразумительного и сказал женщине: – Те семеро были плохими людьми… То есть не семеро, шестеро… Один оказался лучше других… Он остался в живых…
Женщина величественно кивнула.
– Значит, – с улыбкой сказала она, – вы не встретили моих сыновей. Тот мальчик, ты говоришь, был один, а мои дети всегда держатся вместе… Они бы непременно помогли вам драться против злодеев. Что ж… значит, сегодня с гор больше никто не вернется. Войдите в мой дом, добрые люди. Отдохните с дороги. Вы, должно быть, в Кондар держите путь?..
Развалюха, в которой она обитала, даже с большой натяжкой не заслуживала, чтобы называть ее домом. В Нарлаке от века было теплее и суше, чем в стране сольвеннов и тем более в веннских лесах. Сметливый народ давно привык пользоваться подарком Богов и вместо бревенчатых изб, поднятых от сырости на подклеты, строил землянки. Конечно, в землю закапывались не все, только те, кто был победнее. Волкодав землянок не любил отчаянно, полагая, что не дело уважающему себя человеку так жить, но не спорить же с повадками целой страны. Тем более что в свое время ему приходилось бывать во вполне уютных нарлакских жилищах, сухих, теплых и разумно устроенных… Так вот, хозяева тех жилищ вряд ли согласились бы держать в землянке женщины даже скотину.
Несчастный домишко, похоже, видел не только Последнюю войну, но и самое Великую Ночь. Его крыша едва возвышалась над кочковатой землей. Издали она казалась зеленым веселеньким холмиком, но вблизи было видно, что там и сям из-под дерна торчат клочья грязной бересты, а кое-где и вовсе зияют мокрые дыры… и вообще ногами поблизости лучше особо не топать, не то, не ровен час, провалится окончательно. Сквозь дыры тянулся наружу жидкий дым едва теплившегося очага. Волкодав знал, что ему предстояло увидеть внутри. Покрытые плесенью стены, влажный пол с клочьями гниющей соломы… и, конечно, ни кусочка съестного. Ни тебе окороков, подвешенных к кровельным балкам, ни связок румяного лука, ни душистых хлебов в ларе. Ну там – горшочек с водянистой кашей на тусклом глиняном очаге…
И что за народ эти нарлаки, в который раз с отвращением сказал себе венн. Тоже мне, каменные города строят! Бросить беспомощную вдову одну в нищете!..
– Как прикажешь называть тебя, достопочтенная? – спросил женщину Эврих, пока они шли.
Она посмотрела на молодого арранта, ласково улыбнулась ему, и сказала:
– Здесь меня называют Сумасшедшей Сигиной. Волкодав только вздохнул про себя. Лютое напряжение, пережитое на холме, еще не до конца отпустило его. Сумасшедшая!.. Дело, значит, было даже хуже, чем он предполагал.
– Ты не похожа на безумную, госпожа, – осторожно проговорил Эврих. – Мне кажется, ты беседуешь достойно и мудро…
– Когда я пришла сюда, чтобы ожидать здесь сыновей, они… – Сигина кивнула в сторону деревни, – … они сразу сказали мне, что я сумасшедшая. Поначалу они подкармливали меня и даже помогли выстроить дом. Но я не умею ходить босиком по снегу и говорить загадочные слова, которых люди ждут от скорбных рассудком. Я просто жду моих сыновей…
– Давно ли покинули тебя твои дети, госпожа? – спросил Эврих.
Она безмятежно улыбнулась ему и спросила:
– Я не помню, когда это случилось. А разве это так важно?
Вблизи землянки обнаружился огород, видимо дававший Сигине ее единственное или почти единственное пропитание. Огород был совсем невелик: одинокой немолодой женщине не под силу было вскопать лишний клочок земли. Да еще если она действительно по полдня проводила на вершине холма, ожидая давным-давно сгинувших сыновей… Волкодав про себя усомнился, что они вообще были когда-то, те сыновья.
Сигина первая спустилась к двери по оплывшим земляным ступенькам, и путешественники последовали за ней. Волкодав, как подобало, поклонился порогу и перешагнул его, входя в дом. Там все оказалось в
