некоторое время, и Сумасшедшая Сигина тронула венна за локоть:
– Отошел бы ты, сынок, от реки… Пойдем на большак.
Эврих сейчас же спросил:
– Почему?
Он не умел предчувствовать погоду и знал только, что они не пошли по дороге как раз потому, что именно там их начали бы искать. Сигина повернулась к арранту и ответила:
– Смерч идет с моря. Река к утру разольется…
– Откуда ты знаешь, почтенная? – удивился Эврих.
Сигина развела руками:
– Ну… Идет, и все…
Волкодав посмотрел в небо. Звезды прятались одна за одной. Их застили тучи, быстро наползавшие с запада. Скоро спрячется и луна.
Большак тянулся вдоль берега Ренны, на такой высоте, куда ни разу не добирался разлив. Его отделяла от реки полоса хорошего соснового леса. Волкодав свернул с мягкого луга под деревья. Привычные босые ноги не боялись ни иголок, ни шишек.
Смерчи приключались в северном Нарлаке каждый год по нескольку раз. Древний Змей с ревом и грохотом взвивался из моря, повергая и всасывая жадным хоботом все попадавшееся на пути… чтобы снова и снова потерпеть неудачу, расшибиться о горные кряжи и выкатиться назад в море извечной дорогой – руслом беснующейся Ренны. Упорства Змею было не занимать. Он тщился одолеть берег и выскакивал на сушу то там, то тут, подыскивая удачливую тропу для прыжка через горы. Люди издавна приметили полосу взморья в два дня плавания шириной, через которую обычно пролегал путь клубящегося чудовища. Здесь не было рыбачьих поселений, а в глубь страны до самых гор тянулся, как ожог, след множества смерчей, проходивших этими краями испокон веку. Путешественники и купцы, ездившие с севера на юг и обратно, не боялись пересекать Змеев След. Не боялись проходить мимо и корабельщики. Они просто поднимали все паруса и сажали людей на весла, стараясь скорее пересечь опасное место. Змей, надо отдать ему должное, был все же существом отчасти благим: он всегда предупреждал о своем появлении, вот как теперь. Загодя убраться с его дороги было не трудно. Еще одно благо – правда, по мнению многих, сомнительное – состояло в самородном золоте, издавна приносимом реками Змеева Следа. Каждый новый смерч проходил по долинам, словно орда землекопов с лопатами, неизменно обнажая новые россыпи. Волкодав не видел в том ничего удивительного. У него дома тоже все знали, что Змей охоч до богатств и носит под крыльями сокровища. Иногда он дарит их людям. И случается – вместе с погибелью.
Кондарский тракт, на который выбрались двое мужчин и две женщины, пролегал на почтительном расстоянии от Змеева Следа. Тем не менее вскоре начал накрапывать дождь и стали видны синеватые зарницы, вспыхивавшие над морем. Сколько помнили люди, ни разу еще не бывало смерча без грома и молнии. Волкодав мог бы объяснить, почему. Бог Грозы пристально следил за Своим старинным врагом и гнал его ударами пламенеющей секиры, не пуская в светлые небеса…
Когда начал накрапывать дождь, беглецы снова углубились в лес, и мужчины растянули кожаный полог. Полог был просторный: хватит места всем четверым. Путники устроились с подветренной стороны не слишком высокого, но крутого и обрывистого холма. Песчаный откос гостеприимно нависал, не грозя обвалиться, ибо внутри сплетались корни. Хорошее место.
Рейтамира шагала на своих ногах от самой землянки Сигины. Это удивляло мужчин. Они-то думали, ее, жестоко избитую мужем, придется нести.
– Как ты? – несколько раз спрашивал ее Эврих. И неизменно слышал в ответ:
– Спасибо, добрый человек, мне хорошо… Когда ставили полог, она усердно стаскивала под него лежалую хвою, еще не промоченную дождем. И забралась под кожаный кров только после того, как там устроилась Сигина. Но тут уж ее силы кончились: молодая женщина не села, а прямо– таки свалилась на землю. Обмякла и больше не двигалась.
Эврих запоздало сообразил, что Рейтамира скорее упала бы и умерла прямо на ходу, чем решилась произнести хоть одно слово жалобы. Она слишком боялась показаться кому-то обузой. Аррант припал рядом на колени, поспешно выпростал из мешка теплое меховое одеяло, стал ее кутать. Рейтамира открыла глаза, попыталась что-то сказать…
– Лежи, лежи, – ласково Шепнул Эврих ей на ухо. И погладил по голове, стараясь ободрить: – Сейчас поедим, потом спать будешь… Все хорошо…
Она вдруг заплакала. Ее намет, головной убор супружества, остался валяться на пустоши у деревни. На том месте, где чужестранец пытался кое– что втолковать ее мужу. Теперь уже – бывшему мужу…
Волкодав стоял на макушке холма, прячась от дождя под густой кряжистой сосной, и смотрел в южную сторону. Мертвенные зарницы полыхали там почти беспрерывно, и на их фоне, вращаясь, медленно двигалась гигантская черная тень. Ветер доносил яростные раскаты грома и время от времени – чудовищный рев. Змей, давным-давно изгнанный Богом Грозы из пределов земли, рвался в дневной мир, шарил хоботом, нащупывая дорогу к Железным горам: сломать заповедные крепи, выпустить из векового заточения хозяев смерти и холода, Темных Богов…
Венн пристально следил за вселенской битвой, происходившей на расстоянии множества поприщ. Он не позволял себе даже думать о том, что получится, если Змей один раз за всю вечность надумает свернуть с проторенной дороги и устремиться прямо к их пологу. Худые мысли притягивают беду, и Волкодав старательно гнал их прочь. Он не уходил с холма, пока гроза не докатилась до гор и не уперлась в них, застряв, как всегда прежде бывало. Где-то там дробились от страшных ударов гранитные скалы, и вниз обрушивались потоки битого камня, сверкавшие в отсветах молний, точно самоцветные россыпи. Особенно сильные вспышки порой озаряли громоздящиеся облачные кручи, и в них на мгновение представали то вздыбленные крылатые кони, то летучая колесница, то беспощадно занесенная огненная секира…
Волкодав вдруг представил себе: такая же вот туча… нет, куда там такая же! эта не справилась бы!.. – гигантская, небывалая со времен Великой Тьмы гроза накрывает, как горстью, одетые снегами хребты Самоцветных гор… и страшные рогатые молнии бьют с высоты по вершинам… Бьют снова и снова, раскалывая ледники, оплавляя черные скалы, выворачивая наизнанку изъеденное подземными ходами нутро…
Серый Пес не раз и не два молился об этом, пока сидел на цепи. И если бы в те времена его услыхал какой-нибудь Бог и согласился разнести Самоцветные горы в пепел и пыль, но и самому венну предрек смерть под страшным обвалом, – он бы с радостью согласился. Согласился бы умереть рабом, а значит, и в следующей жизни обречь себя на неволю. И, погибая под глыбами, с упоением принял бы смертные муки. Если б только ему было дано почувствовать в последние мгновения жизни, как до основания содрогаются Самоцветные горы… как они рушатся, оплывают в потоках небесного пламени… проваливаются неизвестно куда… навсегда сползают с тела земли, которую оскверняли так долго…
Девушка сидела на свернутом меховом плаще, обхватив руками колени, и смотрела вдаль. Ярко светила луна, озаряя мертвенным серебром горы, ставшие за два с половиной года такими привычными. Днем на лугу кипела видимость жизни: наливалась соком трава, трудились над цветами пчелы и бабочки, выходили пастись мало кем пуганные олени. Но вот наступила ночь, и сделалось видно, что эта пестрая копошащаяся жизнь мимолетна, как огонек светляка, а истинный лик гор неизменен, вечен и мертв. Замершие под луной хребты дышали тяжким морозом, и трава была стрелами ломкого серебра. Пройдет тысяча лет, не останется даже праха от ярких цветов и промчавшегося по ним олененка, а горы будут все так же вздыматься к черному, усеянному холодными звездами небу, и леденеть под луной, и молчать, равнодушные, всезнающие, одинокие…
Рядом с девушкой шевельнулся мягкий белый сугроб, заискрилась, как иней, мохнатая блестящая шерсть. Огромный кот сладко зевнул, показав торчавшие в пасти кинжалы, и ткнулся лбом под локоть хозяйки, еле слышно мурлыча. Его звериная память не сохранила плетеной корзины, в которой горцы- ичендары доставили его через пропасть, именуемую Препоной, и оставили там в подарок одному молодому вельможе, Стражу Северных врат. Кот смутно помнил лишь очаг и ковры, и человеческий запах, и ласковые сильные рука, подносившие соску с молоком. А потом его, уже начавшею взрослеть, почему-то снова отнесли в горный лес и хлопнули по загривку: беги. Откуда было знать юному зверю, что молодой куне Винитар, лишившись невесты, не счел себя вправе владеть знаком благосклонности ичендаров и решил выпустить его на волю?.. Кот не понимал, что такое воля, и совсем к ней не стремился. Он хотел есть
