довести ситуацию до конфликта, от издевки элегантно перейти к дружелюбному разъяснению сути вопроса, как будто и не было секунду назад никакого напряжения. Он постоянно балансирует: качнется вправо, скажут хам, выскочка, гэрэушный сноб. Качнется влево, скажут рохля, слабак. Люфт у этого парня очень маленький.
В тот вечер, после боя он разоткровенничался со мной на профессиональные темы:
— Батальон, — уникальное подразделение. И по морально–волевым качествам бойцов, и по боевому опыту. Но это не совсем армия, понимаешь? Слишком много партизанщины. Сам видишь: с собой ни одного бинокля. Надо поглядеть, — смотрят в оптику снайперской винтовки. Вроде мелочь, но показательно. У меня задача как у Троцкого: из добровольно–партизанской Красной Гвардии скроить регулярную Красную Армию. И обычные армейские приемы здесь невозможны. В армии «Эй, долбоеб!» — нормальное обращение к подчиненному. А здесь ты просто обязан уважать каждого бойца. И уважать по–настоящему, а не играть с ними в версальскую вежливость…
Чеченцы принимают «Снега» не то, чтоб в штыки, но с холодком. Запросто могут подколоть:
— Ты еще спичку в зубы возьми, Рэмбо!
Они считают, что их личная преданность Сулиму не должна быть поставлена под сомнение присутствием этого чужака присланного «сверху»… и вместе с тем «Снега» слушают, ему подчиняются. Выдерживают микроскопическую паузу, символизирующую их независимость, но все равно идут делать то, что он велел. «Снег» смог это заслужить. Хотя последняя инстанция все равно Ямадаев. И иногда он пользуется возможностью показать кто в доме хозяин.
Ночью после боя в Земо Никози спецназовцы заночевали в чистом поле. «Снег» продемонстрировал изрядные дипломатические навыки, чтобы выставить часовых. С одной стороны это должно было прозвучать как вежливая, но без заискиваний просьба, с другой — быть обязательным, как приказ. Часовые разошлись по назначенным постам, но тут вдруг в штабном Баргузине зажегся свет.
— Совсем сдурели! — взорвался «Снег», — Грузины же бегут со стороны Цхинвали! Сейчас выскочат на свет и возьмут нас тепленькими! Прямо в спальных мешках!
Ямадаев решил вмешаться. Но выступил на стороне бойцов:
— Оставь их в покое. Они знают, что делают. Не меньше твоего воевали.
Ершистый «Снег» отступился.
Чеченским «Восток» можно считать с оговорками. Там есть грузины. Там есть русский «Снег». Есть и другие русские бойцы, причем не прикомандированные, а самые что ни на есть свои, плоть батальонная. Очень непростые ребята, способные не просто ужиться, а сродниться с чеченскими ветеранами «Востока». Так сказать, танцы с волками.
По повадкам ямадаевцы действительно похожи на стаю волков. Все время в движении, всегда налегке, всегда с оружием. Никаких палаток, — спальный мешок, брошенный на траву, причем в эти мешки они никогда не залезают… да ночью никто толком и не спит. Так, — болтают друг с другом, в лучшем случае дремлют в полглаза. Никаких полевых кухонь: с утра крошечный костерок на двух–трех щепках, который весь может уместиться в ладонях. На костерке греется кружка воды. Чай в ней почти не заваривается, — недокипятили. Пять–шесть человек отхлебнули по глотку теплой водички, зажевали галетами, съели банку тушенки на всех, — бойцы сыты до вечера. Это не потому, что еды нет, — весь «Баргузин» сухпаями завален. Просто волки охотятся на пустое брюхо.
Андрею 34–е года, в бою работает в паре с чеченцем Аюбом. У первого позывной «Блокадник» у второго «Горо». «Блокадник» потому что, во–первых, родом из Питера, а во–вторых, потому, что очень тощий.
О себе говорит:
— В батальоне год. До этого в российской армии не служил.
Точка. Андрей человек без прошлого. Можно только гадать, что было раньше в жизни этого человека. Тюрьма? Иностранный легион? Многолетняя шпионская миссия?
Он и сейчас военным себя считает условно. При этом он стопроцентный человек–война. Культ боя Андрей возвел для себя в ранг религии.
— В июне, я ездил в Самарканд, провел ночь на могиле Тамерлана. Не там, куда туристов водят, а в внизу, в подземелье, где он по–настоящему лежит. У узбеков считается, что к тому, кто просидит там целую ночь, перейдет частица военной удачи Хромого Тимура. Вроде бы ничего особенного, но людям там почему?то не сидится. Смотритель сказал, что я всего лишь третий, кто досидел до утра. А еще я прихватил оттуда маленький осколок надгробной плиты. Вот он, здесь зашит…
Андрей вытаскивает из?за пазухи крохотный мешочек и показывает свое персональное хранилище «кощеевой иглы».
— А ты «Снег»?
— А что я?
— Ну, ты тоже вроде бы крутой как вареное яйцо. Колись, на чьих могилах набрался военного счастья?
— Не, я не крутой, — ржет «Снег». — Я в детстве был толстым мальчиком из профессорской семьи. До шестого класса вообще на турнике подтянуться не мог. А в спецназ попал случайно… просто двери перепутал.
Мы лежим втроем в темноте на остывающей земле. Пялимся в черное небо, — беззвездное из?за набежавшей дымки. И я выпытываю у ребят, как так получается, что человек в один прекрасный день попадает неизвестно куда, неизвестно зачем, и лежит средь холмов Грузии. Отдыхает от того, что целый день убивал людей к которым ни вражды, ни ненависти и вообще ни чего личного… а вскоре он будет лежать среди других холмов… или равнин… и отдыхать от того же самого. Универсальная формула военного супермена не складывается.
— Ну а ты сам?то журналист, — какого хера ты тут делаешь?
— Так у меня профессия такая, быть здесь…
— И у нас профессия быть здесь
Вместе с «Блокадником» в «Востоке» служит его земляк Саша. Третий питерский сам «Снег». Себя они в шутку называют «ленинградское трио». Трио вошло в Земо–Никози в составе первой группы ямадаевцев. Здесь же грузин Вахтанг, все остальные чеченцы. Ямадаев тоже здесь. Наверное, в детстве он не смотрел фильм «Чапаев» и не знает теперь, где должен находиться командир. На штурм он отправился прямо со звездой Героя и орденскими колодками на груди. Но вот именной наградной Макаров все же оставил, процедив с характерной чеченской растяжкой:
— Тако–ой пистоле–ет! Жалко буде–ет если меня убью–ют и он грузи–инам достанется.
Вышла эта интербригада из села последней. За собой они вывели колону российских танков застрявших на окраине села под шквальным огнем грузинских САУ. Там было с десяток машин и с полсотни солдат– срочников.
Четвертый день войны. Вечер. Окраина села Земо Никози
Помимо временных обязанностей переводчика Вахтанг был еще и командиром отдельной группы. Среди его подчиненных был еще один грузин — Дато. Молодой, аккуратный, вежливый. Ко мне он обращался исключительно на «вы». Десятилетняя разница в возрасте делала меня безусловно старшим, которому конечно же нельзя тыкать, нельзя перебивать, надо пропускать вперед, и все в таком роде. Рядом с чеченцами, вообще плохо понимающими, зачем к одному собеседнику обращаться так будто их много, Дато, с его хорошими манерами, выглядел забавно.
— Дато, что у тебя с разгрузкой? Чего ты туда насовал?
— Понимаете, я беру с собой восемнадцать рожков. В два раза больше чем положено.
— Зачем?
— Ну, я же грузин.
— И что?
— Знаете, что бывает, когда кончается боекмплект?
— Что?
— Плен! Представляете, что со мной будет, если я, грузин, окажусь в плену у грузин?
Все это Дато выпаливает мне на приличном русском, но с мингрельской скоростью. Понять его можно
