— Я член их «счастливой семьи», или была им…
Ясмин вышла на крыльцо, когда Майлз приказал изменить направление поисков.
— Мы уже искали там, шеф.
— Проверим еще раз, — резко ответил он. — Мисс Лейк подсказала нам место, где нужно искать.
— На каком основании?
— Она уверена, что там нам повезет.
— А если нет? Мы потеряем драгоценное время на уже обследованный район. Это не лезет ни в какие ворота, Майлз!
— Попробуем еще раз, — упрямо ответил он.
— Исходя из одной лишь интуиции мисс Лейк?
Не ответив ей, он отправил в путь собравшихся людей.
— Так вы подвергаете опасности жизнь детей. На вас ляжет ответственность за то, что вы поддались на уговоры младшей воспитательницы.
— Ясмин!
— Все дело в ней? Я говорю серьезно, Майлз. Как можете вы руководствоваться подсказкой сердца, а не разума?
Они втроем еще стояли на крыльце, когда дважды прозвучал пронзительный победный свист — знак того, что потерянных детей нашли.
— С ними все в порядке, — сказал Майлз Джине; Ясмин уже ушла в дом.
Вскоре она снова появилась, на этот раз в том же роскошном костюме, в котором приехала в приют, и с чемоданом в руке.
— Вы уезжаете, Ясмин? — Майлз, казалось, совсем не удивился.
— Не хотелось бы лишать вас воспитательницы, Майлз, но я не могу здесь больше остаться. Заверяю вас, что попрошу Фонд прислать замену немедленно. Пока же двойная нагрузка пойдет на пользу мисс Лейк. Принято считать, что избыток работы снимает эмоциональный стресс.
— Всегда наготове научное положение, Ясмин?
— Разумеется. — Она повернулась к Джине и бросила: — Прощайте, мисс Лейк, — потом снова обратилась к Майлзу: — Я вызвала такси из Орандж-Хиллз… А, вот и оно! — Она поспешила к калитке.
— Почему она уезжает? — с удивлением спросила Джина.
— Потому что оказалась неправа. Путь через любовь не для Ясмин, даже если этот путь и был найден. Видите ли, в ней нет любви.
— Но она любит вас. Иначе зачем ей было приезжать сюда?
— Никогда она меня не любила. Она восхищалась моим умом. Но вы были свидетелем, что ей совсем не понравилось, как я им распоряжаюсь.
— А вы любили ее…
— Почему вы так думаете?
— Она влияла на вас. Заставила вас переменить свое решение насчет Невила и Эстер.
— Верно, — признал он и, помолчав, добавил: — Когда-то я любил ее. Но сейчас дело в другом. Мы с вами оказались в щекотливом положении, как сказали бы викторианцы. В восемнадцатом веке посчитали бы предосудительным наше поведение, когда мы пили кофе до четырех часов утра. Ясмин совершенно серьезно пообещала написать докладную записку в Фонд, если я не уступлю в вопросе с Невилом и Эстер. Правила для Ясмин — все, и она была полна решимости добиться, чтобы все делалось по правилам.
— Неужели она доложила бы?
— Еще как! Мне самому было наплевать на это. Наш Фонд — достаточно серьезное учреждение, чтобы не обратить особого внимания на этот случай. Но я… я не захотел, чтобы трепали понапрасну ваше имя. В таких вопросах я сам немного викторианец.
— Любезно с вашей стороны. Но… — вдруг припомнила Джина, — вы и до этого были на ее стороне. Вы даже не поддержали меня в вопросе о фамилиях.
— Вероятно, посчитал, что этот вопрос не так уж важен, — криво усмехнулся он. — Трудно объяснить. Ясмин в учебе шла по моим пятам. Может, было бы лучше, если бы она обошла меня, тогда бы так не тревожилась.
— О чем?
— А вот о чем: хотя я изучал те же дисциплины, что и она, и превзошел ее в них, я проявлял строптивость. Ей это не нравилось. И она последовала за мной сюда, чтобы показать мне, в чем я не прав.
— Но нужно ли было уступать ей?
— В тот момент, когда вы раздули из мухи слона, я был крайне раздражен тем, что она преследует меня. Вот я и решил не спорить, а согласиться с ней: пусть думает, что выиграла хоть раз.
— Она выиграла и в случае с Джонатаном.
— Ну что за упрямство, Джина! Вы же знаете, что как раз тогда она оказалась права. Иначе я не поддержал бы ее.
— Вы лишь говорили мне, что я должна быть снисходительна к вам. Почему вы настаивали на этом без всяких объяснений?
— Да? А Тони? Вам не следовало соглашаться на его нелепое предложение.
— Чтобы он женился на мне и на моем отце?
— Вот именно. Но сейчас это уже в прошлом.
— Нет, мой отец тут ни при чем, — холодно возразила она.
— Так же, как и вы. Через несколько минут из-за холма вернется Молори и поинтересуется, сказал ли я вам то, о чем он меня просил.
— Просил вас? — повторила Джина и, помолчав, спросила: — О чем? Скажите же, Майлз!
— Он не хочет жениться на вас. Да и ни на ком другом. Говорит, что погорячился. Ну, да вы и сами знаете.
— Почему он не сказал мне об этом сам? — Джина даже покраснела от обиды. — Зачем ему понадобилось унижать меня таким образом? Почему он обратился к вам?
Глаза Фаерлэнда сверкнули, как алмазы:
— Он не говорил прямо, но я уверен: откажитесь вы от своего слова, и он вздохнет с облегчением.
— Вы невозможный человек! — Она вспомнила красивое лицо Тони, его одобрительные, сопровождаемые улыбкой слова: «Никакой спешки, а? Ну, ты молодчина!» и поняла, что Майлз прав.
— Не думаю, чтобы вас это сильно задело, — рассудительно говорил тем временем Майлз. — Невелика потеря. Кстати, я забыл сообщить вам о Кене.
— О Кене Андерсе?
— Да.
— Почему «кстати»?
— Мы говорили о потерях. Так вот, мы его потеряли.
— Кен умер?
— Какой же я идиот! Сказать такое! — Он нежно взял ее за руку. — Я имел в виду, что он остается в Англии.
— Ах вот оно что! — Джина заплакала и засмеялась одновременно.
— Он снова рядом со своей родной подземкой, живет той жизнью, к которой привык и которую не хотел оставлять. Австралия не для него, Джина.
— Неважно, где он живет, лишь бы жил.
— Он будет жить. Вторая операция прошла успешно. Теперь у него все в порядке. Слава Богу… А вот и они!
По склону холма спускалась радостная процессия, включавшая и пропавших детишек.
Майлз все еще сжимал ее руку. Джина чувствовала, что он не намерен отпускать ее, и поняла, что и сама этого не хочет.
Потом он поднес ее ладонь к губам и нежно поцеловал. Сердце девушки бешено забилось, она смотрела прямо в его мужественное, красивое лицо, и к глазам подступали слезы счастья.
