«Лучи и тени». Сорок пять сонетов Д. фон Лизандера…

Николай Александрович Добролюбов«Лучи и тени». Сорок пять сонетов Д. фон Лизандера… Стихотворения В. Бажанова… Стихотворения Александрова…

«ЛУЧИ И ТЕНИ». СОРОК ПЯТЬ СОНЕТОВ Д. ФОН ЛИЗАНДЕРА. Москва, 1859

СТИХОТВОРЕНИЯ В. БАЖАНОВА СПб., 1859

СТИХОТВОРЕНИЯ АЛЕКСАНДРОВА Москва, 1859

Господин Д. фон Лизандер приобрел уже себе почетную известность в нашей литературе как участник знаменитого протеста против поступка «Иллюстрации». В 22-й книжке «Русского вестника» за прошлый год имя его красуется в числе протестантов, между именами Я. Савурского и Ф. Тимирязева, с одной стороны, и Д. Хитрова, Д. Хомякова, И. Хомякова и С. Хомякова – с другой. {1} Следовательно, нет никакой надобности говорить о возвышенности и благородстве чувствований, которыми должны быть проникнуты сорок пять сонетов г. фон Лизандера. Правда, высокие качества своего нравственного характера г. фон Лизандер заявил еще во время Восточной войны, когда написал весьма грозное патриотическое стихотворение «Нашим врагам». {2} Но это обстоятельство все еще было не столь блистательно и решительно, как то, когда г. фон Лизандер стал в ряды победоносной армии, так громогласно ополчившейся на защиту гг. Чацкина и Горвица от страшного «Знакомого человека». Этот последний подвиг заметно отразился на самом характере сонетов г. фон Лизандера, большая часть которых писана в 1858 году. Бродит ли он по лесу, – ему тотчас представляется грамматическая темнота в известной фразе «Иллюстрации», темнота, освещаемая только протестом… Эта поэтическая мысль возбуждает в нем следующее обращение к душе, под которою можно разуметь душу несчастного, оклеветанного «Знакомым человеком»:

О душа! Как ни столпились плотно

Вкруг тебя печали-великаны, [1]

Но и в тьме, [2] с них льющей и под ноги

И на грудь, всё блещут искрометно

То каких-то светлых дум поляны, [3]

То к каким-то звучным дням дороги. [4]

Мы полагаем, что эти стихи именно относятся к клевете и обличению «Иллюстрации», потому что только при таком объяснении и можно найти в них некоторый смысл.

К этому же знаменитому делу относятся, вероятно, и те стихи, в которых г. Д. фон Лизандер уверяет, что мороз не препятствует ему предаваться благородным порывам. Известно, по словам Гоголя, «всякому, даже не учившемуся в семинарии», – что поступок «Иллюстрации» совершился в ноябре. Вследствие того г. фон Лизандер и пишет, что прежде любовь согревала его в зимний холод:

Но теперь – не то. Иные пенья [5]

В эту ночь [6] мой зрелый слух внимает.

Тени дум в блестящие виденья

Тайный звук пред сердцем претворяет,

И роскошный пламень вдохновенья [7]

И в мороз – грудь жаром обливает…

На «Иллюстрацию» же, кажется, написал г. фон Лизандер и следующий сонет:

Серый день блестит темно и кисло. [8]

Пятна луж покрыли грязный двор,

Мокрый бык глядит на них без смысла,

Цепь ворон покрыла весь забор. [9]

У колодца чье-то коромысло

Позабыто, и уж с давних пор

На бадье приподнятой повисло…

Вот и все, что видит праздный взор. [10]

Да не больше пищи и для слуха.

Развлекла его бедняжка муха

Смертной песней в лапах паука. [11]

Но и сердце тянет песню ту же:

И его облапила не хуже,

Чем паук, смертельная тоска. [12]

Если мы не ошибаемся в смысле, какой даем этому стихотворению, г. фон Лизандер обладает замечательным сатирическим талантом. Впрочем, мысль свою – основную мысль почти всех его произведений – о том, что не нужно клеветать и вообще лгать, – г. фон Лизандер выражает не только в юмористическом тоне, но и в звучных дифирамбах. Например, вот заключение стихотворения «Во храме», также написанного под влиянием мысли о гнусности клеветы:

О! да, да. Пусть хоть раз и этот блеск лампадный, [13]

И дым кадил, и хор, и сонм святых громадный

Всем этим детям лжи хоть раз воскликнут грозно,

Что здесь, пред божеством, – не место фарисейству,

А место ханжеству, разврату и злодейству (sic!)

Покаяться всем сплошь да плакать слезно, слезно.

В последних стихах недостает смысла; но этот недостаток легко искупается избытком благородных чувствований… по крайней мере в глазах многих протестантов!

Впрочем, подвиги гражданской доблести не проходят даром поэтам. Одаренный, как видно, пылким воображением, г. фон Лизандер после совершения своего благородного дела подвергся весьма беспокойным мечтаниям. Он представил себе, что ложь, в виде «Знакомого человека», гонится за ним, и, одержимый паническим страхом, г. фон Лизандер бежит, скачет… «Знакомый человек» за ним, и г. фон Лизандер в мрачном беспокойстве восклицает своему ямщику:

Погоняй! По колеям, по глади,

Погоняй! Во весь опор скачи!

От того, что мчится тут же, сзади,

О, скорей, скорей меня умчи!

Ложь в устах, ложь и обман во взгляде,

Всех надежд померкшие лучи,

Мой кумир, [14] но в площадном наряде —

Вот что сзади… Сердце, помолчи!

Тройка вскачь, во весь опор несется.

Я лечу, как молния летит…

Что ни миг, все дальше остается

Эта ложь… Но что ж меня умчит

От моих слез, жгучих язв, стенаний,

От твоих, о память, содроганий?..

Последние стихи достойно заключают это стихотворение, превосходно выражающее необычайный страх, наводимый на поэта мыслью, что за ним гонится «Знакомый человек» с рисунками «Иллюстрации».

Зная теперь, какой страх испытал г. фон Лизандер, мы не удивимся, узнав от него, что и самый протест, под которым он подписался, не доставляет ему наслаждения, а, напротив, казнит его. В отчаянии г. фон Лизандер восклицает:

Казнит меня все, все: дни сил и дни бессилья,

Казнит и то, чем жил, и то, чем я не жил,

Казнит и то, куда я еле двинул крылья,

Казнит и то, к чему во всю их мочь спешил.

Последний стих, очевидно, указывает на тот благородный энтузиазм, с которым все друзья нашей гласности и прогресса спешили стать в ряды защитников гг. Чацкина и Горвица… Грустно видеть психологический результат, оставленный этим блистательным делом в сердце и уме г. Д. фон Лизандера!.. Вместо гордого наслаждения и могучего самодовольства он испытывает и выражает в своих стихах лишь малодушные мечты расстроенного воображения. То у него «ужас и кручина – дыбом волосы поднимут на челе»; то ему «в глаза слой ржавчины голодной глядит, и мглы черней»; то представляются ему «десятки палачей и топор в размахе»; то снится ему, —

Что он уснул и спит под райскими кудрями

Каких-то райских жен и видит, упоенный,

Как херувимов рой, сквозь шелк их, благосклонно

Взирает на него сапфирными очами…

То он испытывает странное чувство во время прогулки и вдруг, как опьяненный, садится на пень и в этом поэтическом положении размышляет:

Я присел на пень, как опьяненный.

Светлый воздух, зноем пропоенный,

Лег, как ласка милой, на плечах…

О творец! Уж если здесь такая

Нега есть, – что ж там нас ждет, сияя

В благодатных этих небесах?..

Пылкое воображение г. фон Лизандера доходит до того, что подвергает его следующей неприятности. У поэта был во владении лес. «Деревьев вековых наследник небогатый», он продал их на сруб. Но когда стали их рубить, то ему вообразилось вот что:

…Точь-в-точь передо мною губят

Не лес – моих друзей, и головы им рубят…

Бог знает, до чего бы могло дойти расстроенное воображение г. фон Лизандера, если бы не успокоил его «ангел- хранитель» такою песенкой:

Спи, бедный, спи! Усыпленье беспечное —

Лучшее благо сердцам. В нем ты поймешь усыпление вечное,

То, что могила даст нам.

И г. фон Лизандер спит, и можно сказать – спит на лаврах, после знаменитого протеста. Впросонках пишет он стихи, большею частию лишенные смысла и всегда нескладные; но «когда же складны сны бывают?» Будем довольны и тем, что в сонных стихах г. фон Лизандера все-таки увековечена для потомства история знаменитого протеста. [15]

Что касается до характера поэтического гения г. Бажанова, то мы надеемся определить его довольно верно, сказавши, что в сем пиите представляется нам суровый пуританин, одержимый эротическими страстями. С одной стороны – вот какие обличения и советы:

О смертный! не ропщи на свой удел;

Вооружись терпением и верой,

Неси свой крест покорно, – и господь

Сторицею воздаст тебе в той жизни

За здешние лишения твои…

Все тлен: богатство, почести и слава;

Ты ничего с собою не возьмешь

В тот неизбежный час, как ангел смерти

От тяжких уз телесных разрешит

Бессмертью предназначенную душу; —

Тогда пред неумытным судией

Предстанет не вельможа знаменитый

И не богач, – предстанет человек,

С