— Да ты что?! — Он даже побледнел от возмущения. — Да ты что, Танька? Что с тобой? Комплекс невесты, что ли?
— Нет, ты скажи мне. Пожалуйста!
Не обращая внимания на то, что безнадежно сминает этим свой шикарный костюм, Павел снова присел передо мной на корточки. Только теперь он смотрел на меня снизу вверх, как взрослый заглядывает в лицо заплаканному ребенку:
— Танька, Танюха, родная моя, — голос у него был такой проникновенный, что нельзя, невозможно было ему не поверить! — Клянусь тебе всем, что есть у меня дорогого, самим собой клянусь, Сокольниками, где мы с тобой поцеловались, вот этой яблоней, всем сегодняшним днем — я тебя люблю! Я с ума по тебе схожу, Танька! Честное слово! Клянусь! Выброси из головы все свои дурацкие мысли и, пожалуйста, пойдем скорее поженимся!
Я бросилась ему на шею, глотая слезы. Он бережно подхватил меня за спину, поднял, понес к машине.
— А вот ревешь ты совершенно напрасно, — сказал он снова улыбаясь, я слышала это по голосу. — Размажешь макияж — люди будут говорить, что тебя насильно замуж выдают… Хотя, честное слово, Танька, я бы от тебя и «насильно» не отказался!
Через месяц после свадьбы мои родители переехали жить на дачу в Жуковском, и маленькая, но уютная «сорокапятка» на «Речном вокзале» стала целиком в нашем распоряжении. Ларкины слова о том, что я иду у мужа «за коммерческий проект», все-таки не шли у меня из головы целый год. А через год я раз и навсегда перестала думать об этом: никакая актерская игра не смогла бы придать столько сияния его глазам, когда я сказала, что жду ребенка.
— А ты меня не обманываешь? — спросил он подозрительно. И тут же сам рассмеялся своему тону: — Не сердись, Танька! Это я от неожиданности.
— Ты рад?
Он подхватил меня и закружил по комнате:
— Я рад, я рад, я рад! Ты даже не представляешь себе, как я рад!
…В тот вечер мы пили шампанское, и Павел, держа меня за обе руки, смотрел блестящими от счастья глазами. Больше я ничего не помню об этом вечере. Я заметила, что это вообще общее свойство всех счастливых вечеров — о них не запоминаются никакие подробности, кроме того, что хочется немедленно уснуть или умереть, потому что лучше уже не будет…
Через девять месяцев я вернулась из роддома домой с близнецами — Анькой и Ванькой. На дворе стоял 1986 год, полки магазинов, и без того не блещущие разнообразием, стали и вовсе пустеть. Павел работал в каком-то заштатном НИИ, куда его направили по распределению, и параллельно проворачивал свои бесконечные сделки. После декрета я возвратилась на свою работу — в бухгалтерию вентиляторного завода. Так прошло несколько лет. Мы не бедствовали, но…
Сейчас, стоя в прихожей у зеркала, я не могу понять: когда это началось? Почему, по какой причине мы стали так отдаляться друг от друга?
«Заел быт» — сказать так было бы проще всего. Но в глубине души я чувствую, что это верно только наполовину. Хотя и «быт» я бы тоже не стала полностью сбрасывать со счетов. Принято считать, что на самом деле он «заедает» только очень ограниченных женщин. И дети — цветы жизни — должны приносить только радость, умиление, счастье и ничего больше.
И все это у нас было — и радость, и умиление, и счастье. Продолжая разглядывать свое отражение, я улыбнулась сквозь слезы милым сердцу воспоминаниям.
Вот трехлетняя Анька, обсыпанная мукой и крахмалом, озабоченно выпроваживает меня с кухни:
— Мама, не мешай мне!
— А что ты делаешь?
— Тебе помогаю…
Укладывая ее спать, я всегда предлагала взять в кровать игрушку:
— Иди и выбери, кто сегодня с тобой спать будет.
— Мама, — ни секунды не думая, отвечает мне Анютка.
— И кто еще?
— Папа.
Добрая, ласковая, любящая девочка! У сына сантиментов было поменьше — так полагается мужчине! Он обожал задавать вопросы.
— Что это за палочка на небе? — спрашивал он у Павла по дороге из детского сада.
— Это след от реактивного самолета, — отвечал Павел.
— Давай его поймаем?
— Мы не сможем. Самолет большой и летит очень высоко.
— Давай веревочкой!
— Ну веревочка должна быть о-очень длинной!
— Так пойдем купим!..
А другой раз, когда Аня бренчала на пианино (она была очень музыкальной девочкой), Ванька рассуждал, глядя на нее:
— Газ есть, сцепление есть, а где же тормоз?
Помню еще, как я смотрела телевизор, и дети играли тут же. Краем глаза Аня заметила, что в фильме по сюжету схватили женщину. Спрашивает:
— А тетю поймали?
— Да, — говорю, — поймали.
— А кто ее поймал?
— Плохие дяди.
— А что с ней сделают?
— Не знаю.
Невинным голоском встревает сынишка:
— Наверное, по стенке размажут?
Господи, как мы смеялись тогда, глядя на них, с какой любовью Павел переводил смеющиеся глаза с детей на меня и как обещающе сжимал мою ладонь!
Пусть их было немного — но они все-таки были. Другие, совсем другие дни!
А потом? Что было потом? Все произошло так постепенно…
…Скажите честно: когда вы последний раз держали в руках книгу-пособие по «правильному» воспитанию детей? Верно! Тогда, когда только еще готовились стать матерью. В то время в воображении вырисовываются лубочные картинки: тихий вечер, свет настольной лампы, голубоглазое чадо с огромным бантом (в матросском костюмчике), доверительно прижавшись к вашему плечу, рассказывает маме о своих детских секретах. Сказка на ночь, трогательное прощание, легкий поцелуй, и не забыть подоткнуть одеяло…
«Дети должны расти в атмосфере любви и взаимопонимания», — авторитетно учат нас многотомные лощеные «пособия по воспитанию». Не кричать, натопать, не ругать, общаться с ребенком не менее трех- четырех часов в день, уважать его мнения и ошибки, учитывать желания, обнимать-целовать и воспитывать только личным примером.
Но все эти идиллистические картинки моментально испарялись у меня из головы, когда я, заезженная начальством и растрепанная транспортом, открыв дверь своей квартиры, и:
— увидев груды неглаженого белья,
— горы немытой посуды,
— наступив в наложенную щенком посреди коридора кучу,
— обнаружив протекающий кран на кухне
— и дневник с двойкой — под диваном, я упиралась взглядом в собственное чадо, явившиеся домой на три часа позже условленного времени.
