общаться с людьми, рисовать свои никчемные картины. Показались смешными и жалкими потуги нас, жильцов этого острова, изменить свою жизнь, делать что-то с собой – зачем? – все равно при возвращении в свой мир все вернется на круги своя. А что хотела? – А ничего. Ни-че-го! Лежать на кровати, кушать и не думать. А ночью взяла свой матрасик с постелью и завалилась к своей палочке-выручалочке – к Кэтрин, потому как НЕ МОГЛА спать одна: мне было страшно. Вдруг накатывал волной леденящий душу страх, впивался в сердце – аж дышать не могла, и отступал, чтоб потом снова вернуться. Чудилось, вот-вот появиться в окне рожа с рыбьими глазами – его же не убили, он ускользнул! И ощущала кожей, как на меня падают, падают… О нет! Не могу больше! – вскочила и побежала к комнате Кэтрин.
Объяснять ей ничего не пришлось: – Я тебя ждала. Не переживай. Это пройдет – поверь мне. – Так она меня встретила ночью и помогла устроиться спать рядом с собой – она на кровати, а в промежутке между ее кроватью и стеной – я на матрасике. Пришлось ей почти всю ночь не только держать меня за руку, но и слушать мои крики, как она рассказала утром.
По поводу моего нежелания что-либо делать тоже высказалась резко и категорично: – Не давай этим гадким чувствам власти! Гони их прочь! Борись, иди против твоих новых мыслей, делай все наоборот. Иначе пропадешь.
В общем, напугала еще больше. Хорошо хоть, не гнала по ночам, позволяя мне спать на полу рядом с ее кроватью.
Сделав неслабое усилие над собой, я с трудом продолжила прежний режим – зарядка, щадящие спину тренировки, процедуры лечебные, мольбертик, – но без желания, а исключительно силой воли. И только этим своим состоянием я объясняю последующее свое поведение. Это я насчет Джона…
Американец, можно сказать, стал моей тенью. Куда я – туда и он. Первые дни была рада этому и поощряла – но не потому, что он мне нравился как мужчина женщине, а исключительно в интересах решения своих психологических проблем. А потом привыкла. Он не надоедал, не липнул, просто мы вместе хорошо проводили время. Понимали друг друга без слов. Одна бы я еще долго не решилась плыть к маяку напрямик, через бухту, как делала раньше – давало знать мое продолжительное пребывание в море на грани фола. А с ним сделала это очень просто, даже не задумалась – проплыла легко туда и только тогда поняла, что переступила через себя и в результате, действительно, вернулась к себе – как и говорила немка. Я сделала это, и совсем было не страшно! – и теперь плавание стало опять наслаждением, как и раньше.
Поскольку мои физические кондиции были снова на низком уровне и я не могла плыть сразу назад – требовался передых, мы забирались вверх, в небольшое укрытие, задуманное как «пещера отдыха», видать – пол и стены из дерева, лежаки уютные, – и там валялись в теньке, смотрели на море, слушали шум волн и думали о своем, изредка перебрасываясь фразами. Поначалу. Но с каждым днем потребность говорить возрастала, и мы с интересом слушали мысли друг друга обо всем на свете. Например, рассказала ему, как из девочки – студентки, спортсменки и отличницы, с блестящими перспективами, превратилась в замороченную, вечно усталую, думающую только о детях клячу. И ведь никому никогда я такого не говорила, не делилась: все мы такие, нечем гордиться, только языком зря трепать. А тут впервые в жизни кому-то стало интересно, КАК это превращение происходит. Он пробовал предлагать мне другие способы жить – а я логично и жестко отметала все его идеи. И получалась одна сплошная безнадега. Даже предложенную им идею – вдруг быстро случайно обогатиться – отмела: это ненадолго развеет скуку, но потянет за собой ряд новых проблем, главная из которых – чтоб тебе было хорошо, надо, чтоб и всем окружающим не было плохо. То есть разбогатеть отдельно взятой личности – не есть решение проблемы, надо, чтобы личность богатела вместе со всем своим окружением, со всей страной, проще говоря, что вряд ли предвидится в ближайшем будущем. А вырвать из своей грядки овощ и пересадить на другую – может закончиться фатально, от овоща зависит.
Он тоже мне порассказал кое-чего из своей жизни, как в армии служил и чего там пережил. Даже одну нелицеприятную историю выдал, за которую ему до сих пор было стыдно. Я, как прокурор, допросила его с пристрастием – и помиловала, за давностью лет и раскаяние. Еще он рассказывал о своих детях, а я о своих – интересная для родителей тема и ужасно скучная для посторонних. Его дети уже давно имели отдельное жилье (кто бы сомневался) и непонятные ему пристрастия. Им было неинтересно напрягаться, они плыли по течению жизни на папиной спине, слезать и бултыхаться самостоятельно не хотели, да уже и не могли. Грустно.
Хотя и жила я среди англоговорящих уже месяца два, но в основном мы с эстонками общались на русском, и только с захвата заложников я перешла полностью на английский. Общение с Джоном подняло планку моего англоговорения на новые, прежде недосягаемые высоты. Почти все я понимала, часто на уровне интуиции, уточняла значение новых слов по словарику, который преподнес мне Джон после первых наших встреч. Так и общались, поначалу частенько прибегая к его помощи, потом – все реже. Вечерком Джон еще раз повторял новые для меня слова и выражения. Так что спикаю я уже на приличном уровне!
Оба мы имели свои вторые половинки, которые нас вполне устраивали, детей и родное гнездо, куда душа просит вернуться всегда. Это нас сближало и одновременно удерживало на расстоянии. Я видела в нем только друга и думала, что и он также. Но быстро поняла, что ошиблась: по весьма четким признакам начала замечать, как его тянет ко мне – совсем не так, как меня к нему. Он в меня влюбился, и это было плохо. Да-да – влюбился, как мальчишка, я это почувствовала нутром. Когда поняла, попробовала избегать его, но продержалась всего день – в его грустных, как у собаки, глазах прочла такую грусть и боль, что плюнула на свое решение и решила провести оставшиеся недолгие денечки так, как Я хочу. А хотела я быть рядом, но не сближаться. В конце концов, мы далеко не юные, и смешно играть в игры «любит – не любит». Тянет друг к другу – признайся смело в этом и либо плыви по течению, либо выходи на берег. Но плавать то хочется!
Болтали мы с ним на маяке, а в лагере вместе бегали кросс, играли в баскет, даже кушать он прилепился к нашему столу. Я бегала очень осторожно, плавно, чтоб не дернуть свою спину, и он подчинялся моему ритму, оба получали положительные эмоции, как ни странно. – Какой интерес смотреть на бегущую, потную, красную тетку? – спросила его как-то, пыхтя, сбегая с очередной горки. – Нравится! Я такого еще не видел! – явно издеваясь, со смехом ответил он. – Приелись сахарные ненастоящие женщины! Хочу реальных теток!
Вечерами заходил ко мне и мы шли в гостиную, где уже сложившейся компанией играли в шашки и карты – такое вот непритязательное времяпровождение. Мне это напоминало мою юность, как в студенческие годы мы с подружкой, помогавшей мне охмурить моего будущего мужа, который пока был под влиянием другой девочки, вот так же сидели вечерами в нашей маленькой комнате, пили чай, травили байки, играли в те же самые игры, что и сейчас, изредка разнообразя их нардами и шахматами. И от этих воспоминаний было хорошо и грустно одновременно.
Кэтрин, видя такое мое нелицеприятное поведение, выдала информацию, под большим секретом и для моего блага, что Джон – очень интересный и непростой человек, имеющий здесь не совсем обычный статус. Проще говоря, он один из организаторов всего этого проекта, а живет среди нас под видом игрока, чтобы быть в гуще событий. Узнав это, вмиг решила еще одну свою проблему, с которой вот уже как с неделю не знала как поступить: мне нужен был компьютер и Интернет: а вдруг меня хватились мои родные? А вдруг я ошибаюсь и не так уж им безразлична, как думаю? И я просто попросила американца напрямик открыть мне доступ к одному из многочисленных компов у них в сети. Это было нарушением договора о прекращении всех связей с внешним миром, но я железно воспользовалась его слабостью и обернула ее в свою пользу, пообещав, что не буду рыскать по сайтам, где пишут о нашем проекте. Дала честное слово. Теперь час в день могла наслаждаться Интернетом!
Первое, что сделала – завела новый ящик, обещанный аж двум людям. И уже в следующий сеанс прочла первое письмо – от Виктор Палыча. Он грозно писал мне, чтоб я немедленно отписала своим родным, что со мной все в порядке, поскольку они забомбардировали их управление своими письмами с требованием немедленно найти меня и освободить от террористов! Как уж они все это узнали – не ясно, наверное, напоролись на фото в Интернете случайно, поскольку нигде не было моего имени. И уже обратились в греческое посольство с просьбой о визах! И если я немедленно им не напишу и не остужу их пыл, то придется предпринять некоторые действия, препятствующие их выезду! Я испугалась, конечно, и тут же послала детям письмо. Мол, со мной все в порядке, до Круиза дело не дошло – выпала удача на
