администратор читал его книги; пошел на улицу, к выходу, искать маленького человечка в дымчатых очках, туфли крокодиловой кожи, стоит где-нибудь возле колонны, он всегда норовит спрятаться, этот малышок, такая уж у него странная натура, вы ему скажите, что я опаздываю, пусть ждет.
...Да, конечно, да здравствует сервис на Западе! И красивая архитектура деревушек, и эстетический вкус законодателей мод текстильной промышленности, которая ежегодно — без понуканий центральной печати, а сама, лапушка, — полностью меняет ассортимент тканей, кофточек, колготок, и обилие бензоколонок, где не надо простаивать по часу в очереди, чтобы получить свои десять литров, — это все прекрасно, но где, кроме как у нас, можно ощутить столь заботливое отношение человека, самых разных людей, когда тебе нужна помощь?! И кроме того, отношение к тому, кто сделал взнос обществу, — то есть достиг чего-то в области музыки, литературы, хирургии, театра, космонавтики, кино, живописи — у нас куда как более уважительное, чем где бы то ни было.
Савин принял их в громадном кабинете, отделанном деревянными панелями, пригласил двух заместителей; выслушан Степанова, который объяснил, что визит его обусловлен двумя исходными позициями: во-первых, мистер Розэн занимается продажей наших станков на Западе, и хорошо этим занимается, бизнес его растет, вполне престижен, и, во-вторых, поскольку мистер Розэн хочет войти в дело по возвращению русских ценностей, он, Степанов, не мог не привести его к своему другу, союзному министру; у бизнесмена есть кое-какие вопросы; целесообразно решить сразу же, на самом высоком уровне...
Розэн побледнел еще больше, уровень был для него неожиданным; сцепил свои маленькие пальчики на груди, грустно улыбнулся:
— Спасибо...
— Спасибо потом будете говорить, — заметил Савин. Войну он кончил лейтенантом, за три дня до Победы получил приказ захватить вокзал; отступали эсэсовцы, шли напролом, на запад; ему тогда было двадцать, очень хотелось жить, всем было ясно: не сегодня-завтра наступит мир; из сорока человек, которые держали оборону, осталось в живых семь; он потом год валялся по госпиталям; Звезда Героя нашла его в Крыму, в Мисхоре; закончил университет, поступил в заочную аспирантуру и уехал в Воркуту, мастером; за семь лет вырос до главного инженера комбината; повздорил с начальством; с х а р ч и л и; защитил докторскую; назначили начальником строительства нового завода; сдан в срок; перевели в Москву, заместителем министра; три года работал в Госплане; оттуда — в этот кабинет.
— Да, но визит к вам — инициатива мистера Степанова, — осторожно заметил Розэн. — Я благодарен объединению, у меня прекрасные отношения со всеми работниками ваших фирм; компетентные, доброжелательные специалисты...
— Значит, ко мне и моим коллегам у вас просьб или пожелании нет? — уточнил Савин. — Что ж тогда Дмитрий Юрьевич панику наводил?
— Конечно, какие-то проблемы есть, — испуганно посмотрев на Степанова, сказал Розэн, терзая свои маленькие руки, — но они так незначительны, что я даже не знаю, можно ли вас ими тревожить...
— Если пришли — тревожьте, — сказан Савин, глянув на Степанова с неким подобием улыбки.
— Да, но это никак не должно бросить тень на работников вашего объединения, господин министр, речь идет всего лишь о сроках платежей.
— Вы хотите иметь резерв во времени, чтобы получать определенные процентные отчисления со всей суммы?
— Нет, нет! Процентные отчисления меня не волнуют! Только резерв во времени!
— Странно, — сказан Савин, обернувшись к Степанову. — Первый бизнесмен, которого не интересует прибыль, даже нас вопросы прибыли стали наконец заботить...
Степанов повернулся к Розэну:
— Иосиф Львович, я предпочитаю, — да и Александр Иванович с коллегами тоже, — чтобы карты были открыты. Конечно, вас интересует прибыль, хотя и резерв времени вам нужен, необходим прямо-таки. Так что называйте кошку кошкой...
— Да, но господин министр может подумать, что я жалуюсь! А те господа, с которыми я имею дело, вправе на меня обидеться. — Розэн был явно испуган происходящим; уровень не тот, понял Степанов; как всегда, я принимаю желаемое за действительное, малышка привык работать п о л з у ч е, эдакий вкрадчивый коробейник, он, наверное, не понимает, почему литератор дружит с министром, это не по правилам, у них такого нет, все живут по своим сотам, как пчелы.
— Александр Иванович не подумает, что вы жалуетесь, — сказан Степанов, не скрывая раздражения. — Сформулируйте свои пожелания. Все вопросы можно обговорить прямо сейчас, детали решите в объединении...
— Да, но я просто хотел сказать, что мне очень приятно... — Розэн совсем смешался. — Такое внимание... Если бы еще можно было как-то помочь со сроками платежей.. Станки идут очень хорошо, их поставляют по графику, но когда я получу резерв во времени и — в результате этого — лишний процент, можно будет построить хорошие складские помещения, появится маневренность в торговых операциях.
Савин сразу же спросил:
— Вы купите землю под склады? Или намерены арендовать?
— Конечно, купим, — ответил Розэн, — на аренде пущу по миру моих детей, никаких гарантий.
— Разумно. — Савин обернулся к одному из своих заместителей, попросил; — Евгений Васильевич, свяжитесь с нашими банкирами, надо, чтобы они проработали этот вопрос с господином Розэном... Как ваш советский содиректор? — поинтересовался Савин. — Понимает толк в работе? Или краснобай?
— Замечательный работник, — ответил Розэн. — Им можно гордиться, такой он компетентный...
— Еще что? — спросил Савин. — У вас только один вопрос? Больше ничего?
— Ну, я, конечно, хотел бы, если вы не возражаете, затронуть вопрос о цене на станки...
Савин рассмеялся:
— С этого бы и начинали, мил человек... Я все ждал, когда вы к главному подойдете, боялся, не успеете, у меня через десять минут совещание... Если гарантируете хорошие рынки, цену мы поднимать не станем, хотя вы наверняка знаете, что японцы и французы пересмотрели ставки на аналогичные машины. Зависит от вас: дадите хорошую конъюнктуру — поддержим, могу обещать. Что будет через год, отвечать не берусь.
— Да, но этот год был бы для нас крайне важен, господин министр! Если этот вопрос можно считать решенным, я очень вам благодарен, советские станки еще скажут свое слово на континенте, это ж такая пропаганда...
— Бизнес это, а не пропаганда, — ответил Савин. — Пропаганда — если б мы бесплатно давали, за здорово живешь, а мы теперь взрослые, находимся в стадии наработки самоуважения, так-то вот...
Подали чай с печеньем и шоколадом; поговорили о том деле, которым занимался Ростопчин. «Хорошо бы, — заметил Степанов, — организовать экспозицию картин и книг, которые князь вернул на Родину; можно сделать буклет для всего мира». Савин улыбнулся: «Сначала выбейте в Госплане фонд бумаги и договоритесь о хорошей типографии». — «Это интересное дело, — согласился Розэн, — купят во всем мире: во-первых, красиво, во-вторых, сенсация». Прощаясь, Розэн сбивчиво благодарил, натыкался на стулья и не знал, куда деть руки; министр подарил ему и Степанову по маленькому, очень красивому макетику станка, сделанному как миниатюрная настольная лампа; Розэн сказан, что такую красивую вещь можно запустить на конвейер как сувенир, даст немедленную прибыль. «Валяйте, — сказал Савин, — можем уступить лицензию».
Когда Розэн ушел — к заместителю министра, ведавшему связями с банками, — Савин, попросив Степанова задержаться, спросил про дочек, посетовал на то, что после инфаркта врачи до сих пор запрещают ему заниматься теннисом, поинтересовался, когда выходит новая книга.
— Не забудь прислать, Дмитрий Юрьевич, ты у меня в долгу, я твою последнюю книгу выписал по экспедиции, как-нибудь загляни, оставь автограф, а то нехорошо, у меня все твои — дареные...
И, лишь провожая Степанова к двери, поинтересовался:
— Ты в этом человеке-то убежден?
— В каком смысле? — не понял Степанов. — Шпионами занимается ЧК, да и не годится он, думаю, для этого амплуа...
— Я не о том. Какой-то он хлипкий... Не подведет тебя?
