Футболист Алик кончил шнуровать свои новые чешские бутсы и, встав с лавки, принялся неторопливо и сосредоточенно разминаться. В минуты, предшествовавшие матчу, он отключался от всего его окружающего и думал только об одном — о том, как через пятнадцать минут на поле начнется игра.
В коридоре что-то кричали. Доносились слова: «Ганкин Витька сгорел! Сгорел! Ганкин! Витька!», «Да что ты говоришь?»
Алик сначала не хотел думать об этих словах, ему сейчас важно было как следует размяться, чтобы выйти на поле подтянутым, чтобы тело было послушным его воле, чтобы дыхание установилось заранее — четкое и ритмичное.
«Витька сгорел! Ганкин-то сгорел!»
Алик подумал: «Наверное, Любка вернулась и его с кем-нибудь застукала. Любка — девка с норовом, значит, он сгорел крупно. Ну и дурак. Если уж шустрить, так надо умело…»
— Лицо черное, говорят, бензином облился и поджег себя! — кричал кто-то быстро, глотая слова. — Только ноги и не сгорели…
Алик перестал прыгать через скакалочку и вышел в коридор.
— Это как?
— Бензином облился и сгорел.
— Ты ерунду не мели. Я его перед отъездом видел, два часа назад.
— Что, я шучу? Сам видел, милиция туда понаехала, пожарники…
— Не может быть… Там у него дед был. Он еще со мной вместе сюда ехал на электричке.
— Какой дед?
— Старичок у него сидел, ему Витька бензин тащил брюки чистить.
— Нет у Витьки никакого деда.
— Да он не его дед. Он просто дед. Старый, понимаешь? А Витька в больнице?
— Да он мертвый, зачем его в больницу везти…
— Иди ты…
— Точно.
— Что, совсем?
— Нет, наполовину… Говорю — умер…
— А Любка у него ребеночка ждет…
— Да, ужас…
— Слушай, Коль, может, мне в милицию позвонить? Про деда сказать, а?
— Очень им твой дед нужен.
— А ты откуда знаешь?
— Чего он знает-то, дед? Сам говоришь — старый.
— Раз старый — значит, глупый, что ли?
— А что он может сказать, если с тобой в электричке ехал…
— Так он у него еще оставался…
— Откуда ты знаешь? Эх, Витька, Витька, прямо не верится…
Вошел тренер и закричал:
— Вы что, с ума все здесь посходили? На поле разминка началась! А ну, быстро!
— Витька сгорел, — сказал Алик.
Тренер ничего не понял и поэтому рассердился:
— Сейчас мы сгорим! Быстро, тебя команда ждет…
Сударь вошел в кабинет скрипача, зажав в правой руке молоток.
— У вас лесенки нет? — спросил он тихо. — Мне бы лесенку…
Кока перестал играть, вопросительно посмотрел на него и переспросил:
— Лесенки? А зачем, собственно?
— Трубы посмотреть хочу.
— Ах, трубы… Хорошо… Вы взгляните в ванной комнате, там, кажется, есть некоторое подобие лестницы. Кстати, вы хотите покушать? В холодильнике есть пирожки и бульон, подогрейте себе.
— Что?
— Я говорю, что в холодильнике есть пирожки и бульон. Если вы хотите перекусить — милости прошу. Пирожки с мясом.
— Потом.
— Пожалуйста.
— Вы мне покажите в ванной, где она, лесенка эта самая…
— Да вы увидите сами.
— Неудобно без хозяина.
— Что за глупость, боже мой! Вы же рабочий человек, а не древняя бабушка.
— Нет, вы лучше сами.
— Ну, пойдем…
Кока положил скрипку на стол, рядом с ней положил смычок и пошел в ванную комнату. Следом за ним Сударь. И в тот момент, когда скрипач нагнулся, чтобы вытащить из-под раковины металлическую складную лесенку, а Сударь медленно поднял руку, чтобы разбить молотком голову нагнувшегося человека, в прихожей заверещал звонок.
Сударь весь обмяк, на лбу выступила испарина, пальцы разжались, и молоток упал на пол, глухо брякнув. Разбилась кафельная плитка. Скрипач поднял голову и попросил:
— Откройте дверь, будьте любезны.
— А кто там?
— Молочница. Она всегда приходит в это время.
Сударь подошел к двери и спросил:
— Кто?
— Это я, Арон Маркович.
— Кто, кто?
— Это Арон, — крикнул скрипач, — откройте ему!..
Сударь отпер дверь. Администратор увидел его, отступил на шаг и прошептал:
— Где Кока?
— Вас зовут! — обернулся Сударь, чувствуя, как у него прыгает лицо, и руки трясутся, и нога выбивает быстрый, судорожный такт.
Кока вышел из ванной, держа лесенку на вытянутых руках.
— Она пыльная, — сказал он, — сейчас мы найдем тряпку! Почему вы так стремительно вернулись, Арончик?
— Я?
— Нет, вы, — улыбнулся Кока.
— Заболело сердце, Кокочка, простите бога ради старика. И вы меня, товарищ слесарь, простите…
Арон Маркович близко заглянул в лицо Сударя, и тот увидел ужас, спрятанный где-то в самой глубине стариковских маленьких глаз.
— Я сейчас, — сказал Сударь, — я вернусь через полчаса, мне в контору надо.
— Перекусите, — снова предложил скрипач.
— После, когда вернусь.
— Хорошо. Я еще побуду дома с часок.
Сударь нажал кнопку вызова лифта, но не смог дождаться, пока придет кабина, потому что все в нем дрожало от нетерпения. Он бросился вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Таксист, стоявший у подъезда, ходил около машины, свирепый и молчаливый. Он с силой захлопнул дверь и сказал:
— Снова без чемоданов? Теперь мамы нет?
— Что, денег тебе мало? — спросил Сударь. — Мы еще только на трешницу наездили, а ты от меня пятерку получил. Давай обратно, там, где были.
— Что я, помню, где мы были?
— Гони, я напомню…
Росляков позвонил в дверь. Арон Маркович спросил:
— Кто там?
— Из домоуправления.
— У нас только что были из домоуправления.
— Откройте, — сказал Росляков тихо, — хотя бы на цепочке.
Арон Маркович открыл дверь. Валя уперся в нее коленом, чтобы тот не захлопнул, и показал свое удостоверение.
— Я из угрозыска. Скажите, у вас сейчас никто не был?
— Только что ушел слесарь, — шепотом ответил Арон Маркович.
— Откройте, пожалуйста, дверь, — попросил Росляков. — Не бойтесь же…
