корзиной на голове.
— Заблудилась, что ли? Дорогу домой не найдешь? — обратился к ней мастеровой. — Или потеряла что-нибудь? А?
— Девочка? Где ты живешь-то? — спрашивали ее из толпы.
— В подвале… в подвале!.. — сквозь слезы бормотала Лиза.
— Ну, так плачешь-то о чем же? — приступала к ней кухарка, тащившаяся домой с провизией.
— Ой, ручки!.. Ой, ручки — больно! — всхлипывая, дрожащим голосом вскрикнула Лиза.
Тут в толпе поднялись толки и рассуждения.
— Руки, вишь, познобила…
— Как не познобить! Такой мороз…
— Вон, пальцы-то белеют… Гляди, чтоб совсем не отморозила!
— Ну, полно врать!
— Да недолго, брат… Ребенок глуп!
— И диво! Как это такую маленькую девчоночку одну отпускают!
— А ты бы ей губернатку-французинку наняла!
— С вами не говорят, так вы молчите! Вот что!..
— Что тут народ-то? Задавили кого-нибудь, что ли?
— Не толкайся! Чего лезешь?..
— Отвести бы ее надо домой!
— Веди, коли время есть!..
— Разве городового позвать?
— Городово-о-о-ой!..
Городового поблизости не случилось, а толпа, между тем, понемногу увеличивалась, и зрители, стоявшие в задних рядах, видевшие Лизу лишь мельком и не знавшие в точности, в чем дело, пустились уже в совершенно превратные толкования:
— Да что тут такое? Для чего городового-то кликали?
— Девочку изловили.
— Э-э-э! А что она?.. что-нибудь украла?
— Да вон, никак, целый хлеб стащила где-то…
— Вот так-так! Ловко!
— О, Господи Боже! С этих-то лет в воровство пустилась…
— Ведь, поди-ка, не одна была…
— Я вот сейчас мальчишку встретила… бежит со всех ног и веревкой машет…
— А куда он бежал-то?
— Прямо, голубчики, к Пушному Ряду…
— Уж не иначе, как он с ней был!
— Ну, уж и народ нынче! И ребята-то, гляди-ка… Ай-ай-ай!
— А ты как бы, бабушка, думала?..
В то время, когда шли эти толки, суды да пересуды, а Лизутка с умоляющим, растерянным видом смотрела на собравшихся вокруг нее незнакомых людей, сквозь толпу не без труда протискался какой-то мальчик лет десяти или одиннадцати, по-видимому, из достаточной семьи, одетый весьма прилично. На нем было теплое пальто с черным мерлушечьим воротником, мерлушечья шапка и теплые перчатки на меху. Личико, дышащее здоровьем, пухлые, румяные щеки, еще пуще разгоревшиеся на морозе, веселые и блестящие карие глаза, — одним словом, вся наружность обличала в нем мальчугана, живущего без забот и без печали.
Он перебежал с противоположной стороны улицы и пробрался через толпу просто из праздного любопытства, из желания узнать, что такое случилось? не извощик ли кого-нибудь с ног сшиб? или не изловили ли вора?.. Но тут, при виде девочки, дрожащей от холода, его веселое, оживленное настроение улетучилось, и карие глазки его омрачились. Он увидел заплаканное личико, посиневшее от холода, увидел слезы, застывшие на ресницах, увидел красные, почти закоченевшие ручонки, — и ему стало жаль, невыразимо жаль эту маленькую девочку. Ему хорошо: он одет тепло — на нем пальто, перчатки… А эта бедная малютка мерзнет…
— Ой, ручки… ой, ручки… больно! — дрожащим голосом шептала Лиза той порой, не зная, что делать, и переминаясь с ноги на ногу.
Вдруг мальчику пришла в голову блестящая мысль.
— Дай мне хлеб, я понесу его… А ты иди за мной! — сказал он девочке.
Лиза поглядела на него, одно мгновенье колебалась, не решаясь отдать ему хлеб, опасаясь, как бы он не убежал с ее караваем, — но, увидав, что мальчик вовсе не похож на тех уличных сорванцов, от которых ей не раз доставалось, Лиза успокоилась, отдала ему хлеб и пошла за ним.
Толпа мало-помалу стала расходиться…
V
У Лизутки — рукавички
Мальчик повел Лизу через улицу прямо к торговке, стоявшей с лотком на противоположном углу. На лотке грудой лежали разноцветные шерстяные шарфы, шерстяные чулки, туфли, рукавицы, теплые перчатки, пояса и всякая мелочь.
— Нужны небольшие рукавички! — сказал мальчик, подойдя к лотку. — Вот для этой девочки!..
И он указал на Лизу.
— Что ж, выбирайте, барин, любые! — предложила торговка. — Потеплее нужно?
— Конечно, потеплее… потолще! — ответил мальчик, с видом знатока посматривая на разложенный товар.
Лиза уже не плакала; с изумлением и с большим интересом поглядывала она то на мальчика, то на торговку, то на груду весьма заманчивых, разноцветных шерстяных вещей, лежавших на лотке… Стали примерять Лизе рукавички — пару за парой, и, наконец, выбрали очень хорошенькие, теплые варежки. Лиза уже напялила варежки, и ручонки ее стали понемногу отогреваться.
— Что стоит? — спросил мальчик.
— 20 копеек, баринок! Меньше уж никак нельзя… Товар у меня, сами видите, все хороший! — мягким, вкрадчивым тоном промолвила торговка.
— Гм! Ну, что ж… — промычал мальчик, вытаскивая из бокового кармана портмонэ с таким видом, как будто у него денег куры не клюют.
Да и действительно, в то утро у него в портмонэ была довольно «крупная» сумма денег — 55 копеек… Лиза и торговка почтительно посматривали на маленького богача.
В ту минуту на глаза мальчику попались шерстяные чулки, и он опять зажал портмонэ в руке.
— У вас тут все большие чулки… А нет ли маленьких? На ее ногу?.. — спросил он торговку, кивнув головой на Лизу.
— Есть, есть… Как не быть! Есть на всякую ногу… Чулки у нас на весь свет запасены… — затараторила та, очень довольная покупателем за то, что он поступает «по благородному»: берет вещи, не торгуясь, и даст бедной бабе нажить лишний грош.
Эта женщина так же, как и все ее товарки, очень дорожила такими «благородными» покупателями. Мигом вытащила она из-под груды своего товара маленькие детские чулки из черной шерсти.
— Чулочки — первый сорт! И барышне не стыдно надеть… уж останетесь довольны!.. Уж одно слово — заграничные, из кашмирской шерсти… — сочиняла торговка, ни мало не смущаясь и помахивая перед покупателем чулками.
— Что стоят? — осведомился мальчик.
— 45 копеек… Дешево, ну, да уж… — проговорила торговка и стала проворно свертывать чулки.
— Гм! — промычал мальчик, но уж другим тоном, не так уверенно, как в первый раз; открыл
