Терехин сон

оботрет рукой пот с лица и снова за работу, снова рассыпает по краям могилы комья желтоватой глины, а порой выкидывает заступом и белые человеческие кости… Наступает ночь.

Тереха летит все выше и выше. Земля исчезает… Прости земля, матушка!.. Какие-то седые туманы, как бесконечные, безбрежные моря, наступают, волнуются вокруг Терехи и непроницаемой серой дымкой застилают от него белый свет. Летел-летел Тереха и сам не знает: долго ли, коротко ли летел он, и наконец прилетел на тот свет…

И вот поднимается он на гору. Гора каменистая, довольно крутая и высокая-высокая. Там, высоко, далеко, с вершины ее золотистое сияние разливается, какое бывает иногда на небе в тихий утренний час, на заре, перед солнечным восходом. Узенькая тропинка вьется, бежит по горе вверх, все выше, все дальше. «Экая большущая гора! Батюшки-светы!..» — с великим удивлением подумал Тереха, привыкший дотоле к глади и к широкому, открытому простору своих сидоровских полей и лугов и видавший горы только на раскрашенных картинках, что висят на постоялом дворе у Левонтья. Загнув голову, Тереха посмотрел вверх и вдруг увидал, что перед ним, шагах в трех, по той же узкой, каменистой тропинке тихо, неслышно идет божий ангел и как бы указывает ему дорогу. Ангел так легко идет по острым, режущим камням, как будто бы плывет, скользит по воздуху. С благоговением, но совершенно спокойно взглядывает на него Тереха. «Ну, что ж такое! Ведь я на том свете теперь», — думает Тереха и, не сводя глаз, смотрит на своего небесного спутника. Ангел как ангел… На нем белая и легкая, развевающаяся одежда; за плечами у него два блестящих крыла необычайной, ослепительной белизны. У него светлые, словно сияющие волосы. На крутых поворотах тропинки Терехе удается видеть его белый лик с легким румянцем, тонким и нежным, как отсвет зари. А глаза большие, голубые, светящиеся неземным огнем. «Мне уж где-то доводилось видать его!» — размышлял Тереха. «Да! Вспомнил…»

Там у них, у Николы, по обеим сторонам церковных ворот устроены калитки. Одна из них заколочена наглухо, а другая служит для прохода богомольцев. На первой калитке масляными красками изображена смерть, отвратительный, желтый скелет, с голым черепом, с темными зияющими впадинами вместо глаз, с оскаленными зубами и с длинной косой в костлявой руке. На другой калитке был написан ангел, вот точь-в-точь такой, какой теперь шел перед Терехой. Еще мальчуганом Тереха был очень хорошо знаком с этими изображениями; часто и подолгу, бывало, смотрел он на них. Тогда ему казалось, что смерть улыбалась, улыбался и ангел, но от одной улыбки до другой было так же далеко, как от земли до неба. Смерть улыбалась злоехидно, как будто всех приходящих хотела съесть… А у того, у другого, в белом одеянии, кроткая, спокойная улыбка играла на устах. Мальчугану очень нравился этот ангел… Сырость, дожди и зимняя непогодь подпортили живопись на калитках; краска местами вовсе слиняла, местами истрескалась, облупилась… Но прежде, в детстве, Тереха не раз видал этого ангела во сне…

«Это он, ангел-хранитель…» — раздумывал Тереха, идя за своим вожатаем. Он слыхал, что у всякого человека есть свой хранитель-ангел, что этот ангел-хранитель провожает человека после смерти — на тот свет, не дает его в обиду Нечистому, заступается за него перед богом…

Долго Тереха поднимался за ангелом в гору. Наконец они поднялись очень высоко… Сияние, разливавшееся с вершины горы, казалось, приближалось к ним. Тереха тревожнее стал озираться по сторонам… И только тут, в первый раз, пришла ему в голову мысль: куда же это он идет?.. Что же он думал до сей поры? Где была у него голова?.. Жгучее беспокойство вдруг охватило его всего. Тереха не мог осилить своего беспокойства и нетерпения и тотчас же обратился за справками к своему небесному вожатаю.

— Ангел божий! Куда эта тропинка идет? — спросил он.

— Она идет и в рай, и в ад! — тихим, ясным голосом ответил ангел, полуоборачиваясь к Терехе.

Тереха чувствовал, как сильно забилось у него сердце и ноги вдруг стали подкашиваться сами собой. Он вдруг как будто совсем отяжелел, словно десятипудовые гири взвалили ему на плечи.

— И в рай, и в ад… Помилуй, господи! — заплетающимся языком шептал он про себя.

— А мы… то есть, значит… я-то грешный… как то есть насчет того… Куда я-то попаду? — сбивчиво и бестолково спрашивал Тереха своего вожатая.

— А там вон определят… видно будет! — по-прежнему невозмутимо-спокойным, тихим голосом промолвил ангел, кротко, задумчиво посматривая на Тереху своими глубокими, сияющими очами. — Ежели не велики твои грехи — бог милостив… а не то!..

И ангел, грустно понурив голову, отвернулся от Терехи и молча продолжал свой путь. Каждое тихое слово, слетавшее с его уст, нагоняло на Тереху неописанный ужас. Он хотел было второпях перебрать в памяти все свои самые большие грехи, но грехи не давались: память изменила ему в эти роковые мгновения. Только всякая мелочь да вздор лезли теперь в голову… «У дяди Левонтья горох воровал… репу вот тоже… из чужого леса дрова возил… старосту Семена раз уличил в бесчинстве…» Все это — не то! Какие же это большие грехи! Репа да горох сеются для воров, — говорят у них на Сидорове. А потом — дрова из сысоевского леса… Да разве лес-то Сысоева? Лес — божий… Кто ж этого не знает! Спроси хоть всякого крещеного… Младенец ответит, то же скажет… Нет! Разве великие грехи такие бывают? «Смертоубийства не учинял, не грабил, никаких худых делов не вел, так, на приклад скажем: насчет увода коней — ни-и-и боже мой!» Напрасно Тереха ломал себе голову. Думал-думал, припоминал-припоминал, но ни одного «великого» греха не мог он отыскать за собой. А уж как, казалось, добросовестно, усердно рылся и шарил он во всех уголках и закоулках своей мужицкой совести! По ниточке, казалось, перебирал он всю свою прошедшую земную жизнь, заглядывал и туда, и сюда: не завалился ли, мол, где ни на есть какой-нибудь тяжкий давнишний грех. Нет и нет!.. «А то что за грехи…» — подумал Тереха, разглядев, как на ладони, все свое земное прошлое и сняв со своей совести самый строгий и нелицеприятный допрос. «Разве что забыл, разве что из головы вышло…»

Тереха в бессилии опустил на грудь свою отяжелевшую голову и глубоко вздохнул. А тревожная мысль, полная тоски и отчаяния, не оставляла его, не давала ему покоя, холодом веяла на него. «А ну как забыл, просмотрел что-нибудь… Господи, спаси и помилуй!» Для одобренья себя он опять вступил в разговор с ангелом.

— Не ангел ли хранитель ты мой? — умильно спросил его Тереха.

— Да, точно… Я — твой ангел-хранитель! — промолвил тот.

— Заступись! Не оставь… — взмолился бедняга.

— Не бойся, не бойся, Терентий, пока я с тобой…

Сказал и смолк.

Терехе как будто маленько полегчало. С надеждой, с упованьем смотрел он на своего вожатая.

— А теперь я вот что покажу тебе… Смотри!.. Что видишь там? — заговорил ангел, простирая свою белоснежную руку и указывая Терентию направо.

А там, по склону горы, развертывалось чудеснейшее зрелище. Там — восхитительные рощи, без болотных трясин, без кочек, без пней, без обгорелых деревьев, без порубок — веселенькие, чистые рощицы, между ними зеленые луга с густою, сочною, немятою травой; прекрасными цветами покрыты те луга; отливая то золотом, то серебром, текут по ним ручьи и тихие речки… Небо — ясное, голубое. Солнце — ярче и теплее того, что стоит над Сидоровом, — разливает потоки света над этою чудесной, мирной стороной. Ветерок не подувает. Тихо. Кажется, слышно, как цветок к цветку головкой наклоняется… Тихо, только слышно, как вдали, в глубине зеленых, таинственных чащей птички поют… Все в ней для Терехи полно несказанных прелестей и очарования. Все здесь, начиная от малой былинки и кончая золотистым, солнечным лучом, пробивавшимся между зеленою листвой, все дышало спокойствием, миром и в то же время — самою полною, здоровою, могучею жизнью. Ни на картинках, что висят у Левонтья на постоялом дворе, ни в сонных грезах не видал Тереха ничего похожего на эту блаженную, прекрасную сторону.

«Вот где не надо бы умирать-то!» — подумал Тереха и собирался спросить ангела: как прозывается эта тихая, светлая сторонка.

— С этих мест рай начинается… А там — чем дальше, тем лучше пойдет! — сказал ангел, как бы прочитав Терехину мысль и указывая рукой на рощи и луга.

— А теперь сюда повернись! Смотри! Вот сюда, налево, — проговорил ангел.

Тереха посмотрел налево, да так и замер от ужаса — ни жив ни мертв. Налево от тропинки, по склонам горы, расстилалась какая-то мрачная, темная сторона, вся изрытая оврагами и бездонными пропастями. Ни солнце, ни месяц, ни звезды не светят здесь. Небо совершенно темно, словно все оно