Дайте ему тесак!
Слуги тотчас принесли тесак и положили его перед Арнольдом; но то ли немец смутился стольких свидетелей, то ли пальцы у него и впрямь не были такие сильные, как у Повалы, только согнул он тесак, а скрутить не смог.
Не один иноземный гость, кому крестоносцы нашептывали, что зимой начнется война с королем Ягайлом, крепко призадумался в эту минуту и вспомнил, что зима в этом краю бывает жестокая и что лучше, пожалуй, пока есть еще время, вернуться под ласковое небо в родной замок.
И вот что удивительно: подобные мысли пришли им в голову в июле, в самый зной, в чудную погоду.
XXXVI
В Плоцке Збышко и Мацько княжеского двора не застали, князь и княгиня, взяв с собой всех своих восьмерых детей, по приглашению княгини Анны Дануты уехали в Черск. От епископа рыцари узнали, что Ягенка решила остаться в Спыхове у одра Юранда до смерти старика. Это было им на руку, они сами тоже собирались в Спыхов. Мацько до небес превозносил Ягенку за ее доброту, за то, что она пренебрегла черскими забавами, танцами и увеселениями и предпочла уехать к умирающему, который не был ей даже сродни.
— Может, она это для того сделала, чтобы с нами не разминуться, — говорил старый рыцарь. — Давно уж я ее не видал и рад буду встретиться с нею. Знаю, что и она будет рада. Верно, выросла девка, еще краше стала.
— Очень она изменилась, — сказал Збышко. — Всегда она была хороша собою, но я помню ее простой девушкой, а теперь ей… и в королевские покои впору.
— Так изменилась? Да ведь Ястжембцы из Згожелиц — это древний род, их боевой клич: «На пир!»
На минуту воцарилось молчание, затем снова заговорил старый рыцарь:
— Верно, так оно и будет, как я говорил тебе, потянет ее в Згожелицы.
— Мне и то было удивительно, что она оттуда уехала.
— Она хотела присмотреть за больным аббатом, некому ведь было за ним поухаживать. Да и Чтана с Вильком боялась, я сам ей сказал, что братьям без нее будет спокойнее.
— Да, уж на сирот они не стали бы учинять набеги.
Мацько задумался.
— Не отомстили ли они мне за то, что я увез ее, может, уж Богданец по бревнышку растащили, бог один знает! Да и не знаю, одолею ли я их, как ворочусь. Парни они молодые, крепкие, а я старик.
— Ну, это уж вы кому-нибудь другому пойте, — ответил Збышко.
Мацько и в самом деле говорил не совсем искренне, у него другое было на уме, и старик только рукой махнул.
— Кабы я в Мальборке не хворал, тогда бы еще ничего! — возразил он. — Но об этом мы поговорим в Спыхове.
Переночевав в Плоцке, они на другой день двинулись в Спыхов.
Дни стояли ясные, дорога была сухая, легкая и к тому же безопасная; крестоносцы после последних переговоров прекратили на границе разбои. Впрочем, оба рыцаря принадлежали к числу тех путников, которых и разбойнику лучше не трогать, а поклониться издали, поэтому они быстро подвигались вперед и на пятый день после выезда из Плоцка благополучно добрались утром до Спыхова.
Ягенка, для которой Мацько был самым задушевным другом в мире, встретила его как отца родного, а он, хоть и не отличался особой чувствительностью, был глубоко тронут сердечностью девушки, которую и сам крепко любил; и когда Збышко, расспросив про Юранда, пошел к нему и к гробу Дануси, старый рыцарь сказал с глубоким вздохом:
— Что ж! Кого бог захотел прибрать, тот и прибрался, а кого захотел оставить, тот и остался; думаю, что кончились наши мытарства и наши скитанья по миру.
А затем прибавил:
— Эх, куда только нас за последние годы не носило!
— Господь хранил вас, — сказала ему Ягенка.
— Это верно, что хранил, только, сказать по совести, пора и домой.
— Покуда Юранд жив, нам надо здесь остаться, — заметила девушка.
— Ну, а как он?
— В небо глядит и улыбается, верно, рай уж видит, а в нем Данусю.
— Ты за ним присматриваешь?
— Присматриваю, но ксендз Калеб говорит, что за ним и ангелы смотрят. Вчера здешняя ключница видела двоих.
— Говорят, — сказал на это Мацько, — что шляхтичу всего приличней умирать в поле, но так, как Юранд умирает, можно и на одре.
— Не ест, не пьет он, только все улыбается, — сказала Ягенка.
— Пойдем к нему. Збышко, верно, там.
Но Збышко, недолго побыв у Юранда, который никого не узнавал, ушел в склеп, к гробу Дануси. Там он пробыл до тех пор, пока старый Толима не пришел его звать подкрепиться. Уходя, Збышко заметил при свете факела, что гроб весь покрыт веночками из васильков и ноготков, а чисто выметенный глинобитный
