князья приняли их, как принимают в дом убогого человека, и осыпали их дарами, а они, укрепившись, искусали дающую руку, как подлые и бешеные псы. Они захватили землю, изменой взяли города — вот оно, их могущество! Но пусть даже все властители мира придут им на помощь, наступит день суда и возмездия.
— Вы велели мне рассказать, что я видел, а теперь гневаетесь, лучше уж мне помолчать, — сказал Збышко.
Мацько некоторое время сердито пыхтел, однако через минуту сказал, уже успокоившись:
— А разве так не бывает? Стоит в лесу сосна, словно башня несокрушимая, можно подумать, века простоит, а стукнешь ее хорошенько обухом, и в середине окажется одно дупло. И труха сыплется. Так и с тевтонским могуществом. Но я велел тебе рассказать, что ты делал и чего добился. Ты говоришь, что дрался на острых копьях?
— Дрался. Сперва крестоносцы приняли меня надменно и неприязненно, они уже знали, что я бился с Ротгером. Может, все бы кончилось худо, да приехал я с письмом от князя, и к тому же от злобы их оберегал меня рыцарь де Лорш, которого они уважают. Затем начались пиры и ристалища, и тут бог послал мне удачу. Вы, верно, слыхали, что меня полюбил брат магистра, Ульрих, и дал мне письменное повеление самого магистра о выдаче Дануськи?
— Говорили нам люди, — ответил Мацько, — будто седельная подпруга лопнула у Ульриха, а ты увидел и не стал нападать на него.
— Да, я поднял вверх копье, и с той поры он меня полюбил. Боже милостивый! Дал он мне грамоту со строжайшим наказом, с нею я мог ездить от замка к замку и чинить розыски. Я уж думал, что кончились мои беды и мои муки, а теперь сижу вот здесь, в этом диком краю, и в тоске и печали не знаю, что делать, и с каждым днем все горше мне и все тоскливей…
Он умолк на минуту, а затем с такой силой швырнул щепки в огонь, что от пылавших головней посыпались искры.
— Коли томится она, моя бедняжечка, где-нибудь в замке, — произнес он, — и думает, что позабыл я ее, так лучше тогда умереть мне на месте!
И, видно, столько муки накипело у него на сердце, что он, словно в приступе внезапной нестерпимой боли, снова стал швырять щепки в огонь. Мацько и Глава просто потрясены были, они никак не думали, что Збышко так любит Данусю.
— Успокойся! — воскликнул Мацько. — Расскажи лучше, как было с этой грамотой? Неужто комтуры не хотели слушать магистра?
— Успокойтесь, милостивый пан, — проговорил чех. — Бог вас утешит, и, может быть, скоро.
Слезы блеснули на глазах у Збышка, однако он овладел собою.
— Эти предатели, — сказал юноша, — открывали предо мной замки и темницы. Я был везде, искал повсюду! Но тут вспыхнула война, и в Гердавах правитель фон Гайдек сказал мне, что военные законы другие и что грамоты, выданные в мирное время, теряют свою силу. Я его тотчас вызвал на бой, но он не принял вызова и велел изгнать меня из замка.
— А в других замках? — спросил Мацько.
— Везде одно и то же. В Крулевце комтур, которому подчинен гердавский правитель, не пожелал даже читать письмо магистра. «Война — это война», — сказал он мне и посоветовал уносить ноги, покуда цел. Спрашивал я и в других местах — везде одно и то же.
— Теперь все ясно, — проговорил старый рыцарь. — Ты увидел, что ничего не добьешься, и решил лучше приехать сюда, где хоть может представиться случай отомстить.
— Да, — ответил Збышко. — Я подумал еще, что мы захватим невольников, возьмем несколько замков; но жмудины не умеют их брать.
— Вот придет князь Витовт, и тогда все будет по-иному.
— Дай-то бог.
— Он придет. Я при мазовецком дворе слыхал, что придет, а может, и король вместе с ним да со всеми польскими силами.
Дальнейший разговор был прерван приходом Скирвойла, который неожиданно появился из мрака и сказал:
— Выступаем в поход.
Рыцари при этих словах тотчас вскочили на ноги, а Скирвойло, вплотную придвинувшись к ним, сказал приглушенным голосом:
— Есть новости: к Новому Ковно подходит подмога. Два рыцаря ведут кнехтов со скотом и припасами. Мы их перехватим.
— Значит, переправимся через Неман? — спросил Збышко.
— Да. Я знаю брод.
— А в замке знают о том, что идет подмога?
— Знают и выйдут навстречу, на тех ударите вы.
И он стал объяснять, где они должны засесть в засаду, чтобы неожиданно ударить на немцев, которые поспешат выйти из замка навстречу подмоге. Ему хотелось дать одновременно два боя и отомстить за последние поражения; это было тем легче, что враг после недавней победы чувствовал себя в полной безопасности. Скирвойло указал польским рыцарям место, куда они должны прийти, и назначил время прибытия, остальное же предоставил их мужеству и находчивости. Те обрадовались, сразу поняв, что имеют дело с опытным и умным полководцем. Затем Скирвойло велел рыцарям следовать за ним и вернулся к себе в нуму, где его ждали князья и бояре-сотники. Там он повторил свой приказ и отдал новые распоряжения, а потом поднес к губам пищалку, вырезанную из волчьей кости, и заиграл так пронзительно и громко, что свист разнесся по лагерю из конца в конец.
