больше входила в образ и теперь напоминала кошку, нахально умывающуюся перед носом у сидящего на цепи пса. Видимо, Щурт и сам понял комичность своего положения, потому что, издав еще пару нечленораздельных воплей в адрес своей сестры, выскочил из каюты и направился на свежий воздух успокоить нервы. Тем временем Кош'э мрачно посмотрел на жену и спросил:
— Твоя работа?
— Я тебе потом все объясню, милый! — засмеялась она, обняла мужа и прижалась к нему губами. — А пока надо эту парочку домой отправить.
— Ладно, теперь уж ничего не поделать! Возьми с собой Щурта — пусть поможет, заодно поостынет.
— Хорошо, милый, — ответила она и с видом пай-девочки удалилась.
Кей ехал домой со своей женой и был чрезвычайно доволен собой. А чего и не быть довольным? Злодея он этого черного извел? Извел. Жену обратно воротил? Воротил. Как он обхитрил всех этих, а? Теперь его еще как уважать будут! Да и жена не простая. От лесных духов да предков племени дана. С такой можно жить и горя не знать. Кей провел рукой по ее гибкому стану и довольно хмыкнул. Красавица! Не только племени хорошо, ему тоже не в тягость будет.
Леда, прижавшись к мужу, подслушивала его мысли и радостно посмеивалась про себя. Глупый, думает — всех обманул! Пусть думает. Сильнее уважать будут. Откуда только она научилась чужие мысли слышать? Хорошо, что эта странная женщина ей помогла. Теперь уж все замечательно будет. А с такой историей ее родня мужа на руках носить будет, пылинки сдувать. И уж не жены братьев Кейовых, а она родит детей, что возглавят племя, когда придет время. Да и сам Кей уже не в младших братьях будет ходить…
Вдалеке раздался грохот и яркое пламя рассекло небо пополам. «Ушли,» — подумала Леда, и где-то в глубине ее сознания знакомый женский голос произнес: «Будь счастлива, девочка.»
В кают-компании корабля собрались для первичного выяснения трое — Кош'э, Иагге и Щурт. Капитан мрачно взглянул на жену и спросил:
— Итак, можешь ты объясниться?
— Вполне. Этот дурацкий прибор все равно ничего не дал бы.
— Как это не дал бы?! — возмутился было Щурт, но Кош'э перебил его:
— Это мы уже слышали, но ты ведь знаешь, экипаж решил остаться.
— А не нужно было оставаться!
— Как это? — опять влез Щурт. — А поле надо корректировать или нет?!
— Не надо, я его уже скорректировала.
— Как это?! — уставились на нее мужчины.
— Щурт, помнишь, что ты сначала предлагал?
— Не помню.
— Ты говорил, что если кто-нибудь из теитян натурализуется здесь, все будет в порядке.
— Ну.
— А зачем именно теитян?
— Так ведь надо, чтоб наше поле осталось…
— А что, только теитяне могут быть носителями поля Теи?
Щурт на мгновение задумался, потом шлепнул себя по лбу и возопил:
— Та девушка что ли?!
— Ну, слава Богу, догадался!
— Погоди, погоди, — вмешался Кош'э. — При чем тут та девушка?
— Она развила ей параспособности, — ответил за сестру Щурт, — И теперь она передаст их детям.
— Вот именно, — улыбнулась Иагге, — А учитывая ее высокий социальный статус и преимущества, которые она получит от новых способностей, у нее будет вполне достаточно детей, чтобы поле Теи прижилось на этой планете…
— Ладно, я понял, пошел переварить все это, — и Щурт удалился.
— Ну и зараза же ты у меня, — заметил Кош'э, обнимая жену.
Она ничего ему не ответила, а только поглядела мужу в глаза с улыбкой мудрой пантеры, многозначительно, ласково и насмешливо. Ровно настолько насмешливо, чтобы тому пришлось немедленно заняться этой улыбкой…
Сжег Змей-Горыныч деревню и унес Василису к Кощею Бессмертному. Тот ей и говорит: «Выходи за меня замуж.» А она ни в какую. Тогда превратил Кощей Василису в лягушку в три года и три дня и бросил в болото.
А у царя было три сына. И пришло им время жениться. Пустил каждый из сыновей стрелу. У старшего попала стрела на дворянский двор к дочке дворянской. У среднего попала стрела на купеческий двор к дочери купеческой. А у младшого, Ивана улетела стрела невесть куда. Пошел Иван стрелу искать, видит — болото, на болоте сидит лягушка, а в лапах у нее стрела. Ну, делать нечего, взял он лягушку в жены.
Первый день царь велит своим невесткам испечь по пирогу. Пришел Иван грустный домой, а лягушка ему и говорит: «Не тужи, Иван-царевич, утро вечера мудренее.» Лег Иван спать, а лягушка обернулась Василисой прекрасной и спекла пирог. У дочки дворянской да купеческой хлеба подгорели, а лягушкин хлеб царь приказал до праздника поберечь. И задал тут же новую задачу: сткать до утра по ковру. Пришел Иван опять грустный, а лягушка ему: «Не тужи, Иван-царевич, утро вечера мудренее.» Лег Иван спать, а лягушка опять обернулась Василисой, да такой ковер соткала, что царь на ковры старших невесток и смотреть не стал. И приказал тогда царь пир созывать, да чтоб сыновья с женами были! Пришел Иван домой, рассказал лягушке про беду, а та в ответ: «Не тужи, иди сейчас один, а позже прибуду. Да не удивляйся ничему!» Поехал Иван-царевич на пир, царь его и спрашивает, чего мол жену не привел? А тот в ответ, будет скоро, одевается. Народ в хохот, а тут дверь открывается и входит девица красоты неписанной, да прямо к Иван, пришла, мол, муж дорогой.
Заподозрил Иван тут дело нечистое, прибежал домой, глянь — лежит на полу кожа лягушачья. Он ее схватил да в огонь бросил. Прибежала Василиса домой, увидала что кожа сгорела и заплакала: «Что ж ты наделал, Иван-царевич! Потерпел бы ты три дня, и была бы я навеки твоя, а теперь достанусь Кощею Бессмертному!» Налетел тут Кощей и унес Василису в свое царство.
Делать нечего, пошел Иван жену из плена выручать. Долго ли коротко шел Иван, да дошел он до избушки на курьих ножках. Сидит там Баба Яга костяная нога и говорит: «Помогу я тебе, Иван царевич. Покажу тебе дорогу в царство Кащеево. Да смотри, зазря с ним не дерись, бессмертный он. А смерть его на конце иглы. Игла та в яйце, яйцо в сундуке, а сундук на дубе висит. Как достанешь ту иглу, сломай ее, тут Кощею и смерть придет.» Поклонился Иван Бабе Яге за помощь, пошел в царство Кащеево. Нашел он тот дуб, на котором сундук висел. Открыл сундук, а там яйцо. Достал он то яйцо, разбил, а там игла. Взял он ту иглу и сломал. Зашаталась тут земля, гром раздался, огонь поперек небя загорелся, и рухнуло царство Кащеево. Взял он тогда Василису и вернулся с ней домой. И было у них много детей, и жили они долго- долго, до самой старости.
— А теперь спи, — окончила сказку бабушка, поправляя постель внука.
«К тому же времени летописец относит и начало Киева, рассказывая следующие обстоятельства: „Братья Кий, Щек и Хорив, с сестрою Лыбедью, жили между полянами на трех горах, из коих две слывут, по имени двух меньших братьев, Щековицею и Хоривицею; а старший жил там, где ныне (в Несторово время) Зборичев взвоз. Они были мужи знающие и разумные; ловили зверей в тогдашних густых лесах днепровских, построили город и назвали оный именем старшего брата, т. е. Киевым…“»
