гнездо любви, веры, свободы и совести, эту необходимую и священную ячейку родины и национальной жизни.
Мы должны научиться духовному патриотизму — научиться обретению родины и передать это умение всем другим, кто соблазнился о своей родине и пошатнулся в сторону интернационализма. Мы должны понять, что люди связуются в единую родину силою веры, любви, внутренней свободы, совести и семейного духа, силою духовного творчества во всех его видах; и, увидев это, мы должны утвердить наше священное право быть единой, духовной нацией.
Истинный национализм есть как бы завершительная ступень в этом восхождении. И в нем, как в фокусе, собираются все другие духовные лучи.
Эти вечные основы слагают единую атмосферу, единый путь, который необходимо прочувствовать и усвоить, чтобы на вопрос, „во что же нам верить“, мы могли бы ответить живою верою: в Бога, в любовь, в совесть, в семью, в родину и духовные силы нашего народа, начиная с Бога и возвращаясь к Нему, утверждая, что и любовь, и свобода, и совесть, и семья, и родина, и нация — суть лишь пути, ведущие к Его постижению и к Его осуществлению в земной жизни человека».
«ПУТЬ К ОЧЕВИДНОСТИ»
«Человек должен научиться этому новому созерцанию, воспринимающему и природу, и человека, и высшие предметы потустороннего мира — любовью: любовь, по завету Евангелия, должна стать первою и основною движущею силою и создать новую культуру на земле. Человек должен понять, что привычные для него вопросы — „а какая мне от этого польза?“ и „как я могу использовать это против других?“ — суть вопросы, достойные животного, а не человека и что такая установка души не может создать великую и жизнеспособную духовную культуру. Культурное творчество требует от нас предметного служения, духовной преданности и жертвенности, то есть <…> любви и созерцания».
«Духовность человека состоит, прежде всего, в уверенности, что в пределах его собственной души есть лучшее и худшее, на самом деле лучшее; такое, качество и достоинство которого не зависит от человеческого произвола; такое, которое надлежит признать и перед которым подобает преклониться.
В основе подлинной духовной культуры лежит личная, искренняя религиозность культурно- творящего человека. Религиозность есть живая первооснова истинной культуры. Она несет человеку именно те дары, без которых культура теряет свой смысл и становится просто неосуществимой: чувство предстояния, чувство задания и призванности, и чувство ответственности».
«Свобода, вообще говоря, не „дается“, а „берется“; она берется духом, как его неотъемлемое достояние, и соблюдается им, как неотчуждаемая святыня».
«Дух человека есть личная энергия, и притом разумная энергия; разумная не в смысле „созерцания“ или „рассудочного мышления“, а в смысле предметного созерцания, зрячего выбора и действия в силу духовно-достаточного основания. Так созерцал; так возлюбил; так выбрал; так совершил; и потому признаю это деяние моим деянием, поддерживаю его основания и мотивы и принимаю на себя ответственность за совершенное, признаю свою ошибку за ошибку, свое „заранее обдуманное намерение“ признаю за таковое, — и вина моя, и заслуга (если она есть) моя, и последствия мною совершенного я готов нести и за них отвечать. Неспособный к этому не может считаться ни деятелем, ни человеком с характером, ни морально зрелой личностью, ни творцом культуры, ни воспитателем, ни врачом, ни священником, ни солдатом, ни судьей, ни политиком, ни гражданином. Он есть робкий обыватель, трус, карьерист или ловчила».
«Не следует сводить человека к его „сознанию“, мышлению, рассудку или „разуму“: он больше всего этого. Он глубже своего сознания, он проницательнее своего мышления, могущественнее своего рассудка, богаче своего разума. Сущность человеческого существа — утонченнее и превосходнее всего этого. Его определяет и ведет не мысль и не сознание, но любовь, даже и тогда, когда она в припадке отвращения судорожно преобразуется в ненависть и окаменевает в злобе. Человек определяется тем, что он любит и как он любит. Он есть бессознательный кладезь своих воззрений, безмолвный источник своих слов и поступков; он есть подземный ручей своих пристрастий и отречений, своих мечтаний и страстей; он есть гармония и дисгармония своих „неодолимых“ влечений».
«Дух есть не привидение, не иллюзия. Он есть подлинная реальность, и при том драгоценная реальность, — самая драгоценная из всех. Тот, кто жаждет духа, должен заботиться об обогащении своего опыта; не о наполнении своей памяти из чужих книг и не об изощрении своего ума умственной гимнастикой; но о разыскании и непосредственной жизни всего того, что придает жизни высший смысл, что освящает ее. Один найдет этот творческий смысл жизни в природе, другой — в искусстве, третий — в глубине собственного сердца, четвертый — в религиозном созерцании. Каждый должен найти собственную дверь, ведущую в это царство; каждый должен найти ее сам и самостоятельно переступить через порог».
«Человеческий ум должен найти путь к вере, — не к суеверию, запугивающему нас, и не к пустоверию, проявляющему нашу глупость, — а к созерцательной вере, разумной и светлой, к вере „достаточного основания“. Человек должен победить в себе ложный стыд и не стыдиться своего сердца. Мысль должна примириться с творческим, предметным воображением и опять стать созерцающей, интуитивной и прозорливой. Артистическая фантазия должна пройти через школу предметной интенции и духовной ответственности. Формальная и разнузданная воля должна подчинить себя сердцу и совести… Тогда рассудок научится взирать и видеть и станет разумом; а созерцающий разум станет повиноваться сердцу. Так что все пути будут вести к сердцу и исходить из сердца. Ибо сердечное созерцание, совестная воля и верующая мысль суть три великие силы нашего будущего, которые справятся со всеми проблемами, неразрешимыми как для бессердечной свободы, так и для противосердечного тоталитаризма. Для разрешения их нужен цельный, целостный, исцеленный человек, заповеданный нам Евангелием».
«АКСИОМЫ РЕЛИГИОЗНОГО ОПЫТА»
«…Человек идет верным путем к Богу — не тогда, когда он вожделеет, боится или выпрашивает себе земное благополучие; и не тогда, когда он ищет власти и предается магии; и не тогда, когда он силится „понять“ Бога рассудком или „вообразить“ Бога земным воображением; и не тогда, когда он жаждет гипнотического подчинения и решает заставить себя уверовать в то, что ему предпишет избранный им или навязанный ему авторитет… Но тогда, когда он свободно и цельно любит Совершенство и лучом своей любви видит это сущее Совершенство в Боге».
«КРИЗИС БЕЗБОЖИЯ»
«Бог не есть материальная вещь, находящаяся в пространстве: и человек, который не может или не хочет воспринять что-нибудь другое, который не понимает, что есть непротяженные реальности, непространственное бытие, нематериальные предметы; человек, который на все замахивается вопросом — „где это находится?“, который желает все видеть телесным глазом, осязать пинцетом или определять химической формулой, который желает — „все похерити. что не можно ни взвесить, ни смерити“, — этот человек подобен тому существу, которое не знало, откуда берутся желуди, и не знало именно потому, что не умело поднять вверх своей головы — или, по нашей терминологии, не умело изменить свой восприемлющий акт. Смотрящий в землю — не увидит звезд. Прилепившийся к внешнему опыту — не увидит реальностей внутреннего опыта. Человек, лишенный творческого воображения, — ничего не создаст в искусстве. Человек, подавивший в себе совесть, — не отличит добра от зла: ибо совесть есть верный
