показать себя со всех сторон. Мужчин почти не было. Набралось человек десять, в основном спасатели. Загорелые, с мощными торсами, из местной школы культуристов, поклонники дзюдо. Они изображали суперменов, поигрывали мышцами, шумно фыркали. Так отфыркиваются после тяжелого заплыва метров на пятьсот.
«Дорогие друзья! Буэнос диас!» — конферансье извергал целый каскад приветствий на всех языках мира так неестественно-бойко, что вряд ли его кто-то понимал. Народ волновался. «Задние» пролазили под канаты и садились у ног впереди стоящих. Те выражали недовольство. Назревал скандал. Стоявшие неподалеку от судейского стола Храмцов и Комарницкая переглянулись. Храмцов снял черные очки (оправа «Джимми»), подмигнул своей спутнице и та, в одно мгновение сбросив платье, осталась в узком сетчатом купальнике цвета морской волны. Перед ней расступились, пропустили к судейскому столику. Утопая в песке, она подбежала к рыжебородому, улыбнулась юноше и, не глядя на мамзель, получила от нее ритуальный номер, переправленный черным фломастером с десятого на сорок пятый.
Ударник ансамбля вгрызся палочками в барабан. Зарокотали бонги.
Конкурс начался.
Климов невольно стал переживать за Комарницкую, испытывал тревожную взволнованность.
Незачем и
говоріть,
что королевой красоты стала она.
Защелкали фотоаппараты, подали свой жужжащий голос кинокамеры.
Счастливая, разгоряченная, выскользнула Комарницкая из круга восхищенных зрителей, болельщиков, соперниц и, подбежав к Храмцову, бросилась ему на шею. Он закружил ее — и все захлопали. Он и она — пара! Полуобняв Храмцова, новоиспеченная «мисс Красота» помахала всем рукой, натянула платье и пошла к стоявшим возле пирса «Жигулям» — ярко- красной «семерке> с номерами 38–38.
Климов потер веко. Внутри его все кипело. Оп чувствовал себя обманутым и оскорбленным.
Затем ролик любительского фильма дал возможность снова побывать в замке Храмцова, снова увидеть музыкальный центр «Шарп», ружья на стене, распятие Христа.
Обмениваясь нежно-пристальными взглядами, Комарницкая со своим любимым прошли в спальню. Он скинул с себя легкую рубашку, стянул джинсы, набросил на плечи халат. Босиком прошлепал к бару, выбрал, чуточку помедлив, узкогорлую бутылку рома, кажется, ямайского, плеснул в бокал. «Будешь?» — спросил Комарницкую, но та отказалась. Тогда он выпил сам и, повалившись на муаровое покрывало, грубо сминая его, поманил ее пальцем: иди.
Сама того не ведая, Комарницкая приблизилась к снимающей ее камере и на мгновение остановилась. Платье мягко облегало ее грудь и прорисовывало бедра. Климов только сейчас заметил, что в спальне горит свет. Довольно яркий.
А камера продолжала снимать.
Вот Комарницкая подошла к магнитофону, хотела выключить, но передумала. Подергалась в такт музыке и, повернувшись к постели, стала раздеваться. Сунув руку за спину, она дотянулась до язычка молнии,
j
испустила
ее, шевельнула плечами и сбросила платье к ногам. С очаровательной грацией перетупила через него и предстала перед скрытым глазом камеры в одном купальнике. В том самом, в каком участвовала в конкурсе и в каком нашли ее на крыше дома.
—
Ты создана, малышка, искушать сердца мужчин! — наигранно-восторженно
сказал
Храмцов, и Комарницкая счастливо засмеялась. В ее облике сквозила безмятежность.
Подвинувшись, Храмцов освободил ей место, и они забылись в долгом поцелуе.
Климов отвел взгляд. Час от часу не легче: не хватает стать свидетелем их сексуальной близости. Послал бог работенку! Но в «режиссуру» фильма это, видимо, пока что не входило.
Храмцов слегка
отстранил
Комарницкую и, перегнувшись через кровать, достал из дальней тумбочки большую пачку фотоснимков. Сев на подушку, он рассыпал их в ногах.
—
Как ты себя находишь?
Комарницкая игриво потянулась, взяла в руки снимки и вдруг смахнула их с постели:
—
Фу, какая гадость!
—
Гадость? — с пьяной наглостью Храмцов притиснул ее грудь коленом. — Вот это тело и свою любовь ты называешь гадостью? — он засмеялся. — Странно…
—
Свое тело? — ошеломлешю-нервно спохватилась Комарницкая. — Так что же… это… — омерзение скривило ее губы. — …мы с тобой?
—
А ты что, плохо видишь? — с язвительной ухмылкой произнес Храмцов, небрежно поправлял под собой подушку. В его глазах был вызов. — Ведь за тебя, мисс Красота, неплохо платят. Чтобы обладать такими серьгами, как у тебя, не обязательно иметь разнообразные таланты, достаточно и сотенных банкнот. А где ты их берешь, скажи? Не у меня?
Страшная растерянность отразилась на лице Комарницкой.
От прежнего восторженного пыла не осталось и следа.
—
Господи! — воскликнула она. — Это ужасно! Что же делать?
Храмцов захохотал:
—
Снимать кинушку! Маленький садистский фильмик… тысяч так на сорок- пятьдесят.
Он цепко ухватил ее за волосы и стал срывать купальник.
—
Сволочь, — напуская на себя безразличие, выдохнул Климов. Горло перехватил спазм, и застрявший ком заставил несколько раз сглотнуть слюну.
—
Сволочь! — содрогаясь от негодования, ощерилась Комарницкая и каким-то образом сумела вырваться, скатившись на пол. Климов невольно зажмурился: как, однако, злоба унижает женщину.
—
Фашист! — бросила в лицо насильника пропитанную ненавистью фразу Комарницкая и стала пятиться к дверям, выдергивая из ушей сережки:
—
Тварь! Ублюдок! Подавись!
Теперь, когда обман раскрылся, когда она увидела себя на грязных и паскудных фотографиях, она до крика осознала свою роль: игрушка, кукла в руках циника, мерзавца и маньяка.
—
Выпусти меня, сейчас же, ненавижу!..
Узнать, что тебя никогда не любили, а только использовали — это страшно. Чудовищное открытие! Уверившись в счастье с тем, кто не переставал говорить об этом самом счастье, невозможно не испытать отчаянья и яростной обиды.
—
Не подходи, убью!
Последние кадры — эта короткая схватка — доконали Климова. Возбуждение сменилось ужасной усталостью, каким- то тупым бешенством.
Комарницкая швырнула радиоприемник в надвигающегося на нее Храмцова, и фильм оборвался.
В зале вспыхнул свет.
Глухонемой продолжал настойчиво и виновато жестикулировать. Переводчик еле поспевал за ним:
—
Майкл мне сказал, что фильм будем снимать с насилием, он ее знает, она с собой покончит обязательно, а под сенсацию и мы озолотимся. Когда утихнет шум, конечно… Я их всегда
Вы читаете Воздушный колодец
