берега. Никогда и нигде уже на Земле не бывать такому. Дитрих взял один перламутровый домик, покинутый моллюском, и приложил к моему уху. Океанское эхо запуталось в завитке. Если я доживу до старости, то в старости буду жить здесь. Кесума трижды права в своем выборе.
Дальше темные валы играли белыми барашками пены и длинными водорослями. Там купались нукты. Оглушительно верещали и выпрыгивали из воды на полметра. Крохи забирались на головы взрослым и валились в воду. Гвалт стоял неописуемый. Смешно. Нет, не так. Радостно. Шайя плавала, как морской дракон — длинная, блестящая. На спине у нее сидело пятеро малюток. Мы поприветствовали друг друга. Ей было хорошо.
— Малыш спит, — сказал, наконец, Дитрих. — Он переволновался. Сначала ты, потом питомник, а Нитокрис была с ним сурова.
— Ой, — только и ответила я.
— Он ее озадачил так же, как и нас, — улыбнулся Дитрих. — Она никак не могла добиться от него ответов. Кончилось тем, что Малыш просто заплакал. И ей ничего не оставалось, как обшарить его память силой.
— Ой. И что?
— Рехнуться можно. Она мне так и сказала. Услышать такое от нукты-матери… — мастер выразительно скосил глаза. — Она не может ни лгать, ни ошибаться. Слушай и задумывайся. Малыш никогда не был в питомнике. Его никогда ничему не учили. У него не было оператора. От вылупления из яйца ему ровно шесть месяцев.
— Что?!
Дитрих кивнул.
— Ты видела шестимесячных. Без хвоста метр. Умишко щенячий. А Малыш неопытный и наивный, но без спора полноценный воин, — мастер помолчал. — В принципе, нукта может очень сильно рвануть в росте. Во время метаморфоза, например. Но интеллект… Они, конечно, не вполне разумные существа, но уже не животные. Одними инстинктами все не решается. Нитокрис не нашла в памяти Малыша ни одного учителя. Он всегда был один.
— А кто же научил его брать языком шоколадку?
— Ты, — весело ответил Дитрих. — Ты и научила. Он просто догадался, чего ты от него хочешь, вот и все. Он всему учился сам.
Я усмехнулась.
— Значит, он гений.
— Возможно, — не стал отпираться Дитрих. — Если они почти разумны, почему бы среди них не рождаться гениям?
— Но почему он не метаморфировал?
— Он чувствовал свою мать.
Я молча смотрела на Дитриха.
— Итию, сестру Шайи.
Вторая девочка. Непонятная победа генетиков, оставшаяся безвестной. Она все-таки дала потомство, но как и где?
— Там, где держали тебя, — просто ответил Дитрих. — Если Малыш ее чувствовал. Видимо, ей было очень плохо. И ее сигнал заставил Малыша расти с предельной скоростью. Механизм защиты. Но как он оказался на свободе? И почему помчался на твой зов? Не могу понять.
— Нужно ее найти.
— Крис и Игорь поехали в поселок нанимать катер.
— Катер?
— Грузовой. Не экранопланом же ехать. Долго, заметно, да и не повезут нас.
— Почему? — я почувствовала себя дурочкой.
— Янина, — сказал Дитрих. — Рядом с городом творится непонятно что. Власти мирволят. У меня чувство, что Террой-без-номера уже правят сепаратисты. Будь это так, первым делом они заявились бы к нам. Но эти странные люди предпочитают мучить Итию. Пойми, мне жалко несчастную девчонку, но гораздо больше меня беспокоит опасность, которую она представляет. Малыш, по крайней мере, уже появился на свет.
— Что ты собираешься делать?
Дитрих усмехнулся.
— Я мастер по работе с биологическим оружием. И хреновый же был бы я мастер, если бы не мог его применить…
Сначала я испугалась. А потом подумала, что терранский питомник представляет собой мощнейшую на планете военную силу. Эндрис наверняка хотел устроиться, как воробей под гнездом орла.
Эндрис. Наци. Он читал мне лекции про естественную ксенофобию, а его приятели упорно пытались разводить нукт. Получить арсенал уникально эффективного живого оружия. Способного убивать людей. Колонии требуют самоопределения, и после уничтожения одиннадцати линкоров, половины всех судов класса «энтерпрайз», требования стали еще громче… Я почувствовала, что паззл начинает складываться. Или мне так кажется?
Социально альтернативные граждане хотят нажиться на торговле оружием?
Или…
