(совершенно нового стандарта) или установления чёткого паритета между национальными валютами, или интегрирования экономик в денежные рынки (капитал как тотальность — Маркс). Монетарный кризис касается роли капитала в его денежной форме, или, точнее, преодоление самой денежной формы, так же как и преодоление товарной формы.
[2] Ещё хуже, чем «бессердечный мир», о котором Маркс говорит в Критике Гегелевой философии права.
[3] Предпосылка этого абсурдного требования – это предполагаемая биологическая неполноценность женщин, что является научной иллюзией. Наука обнаружила в женщинах дефект и заявляет, что именно наука должна излечить его. Если мужчины больше не нужны (благодаря партеногенезу) и если женщины также больше не нужны (поскольку эмбрионы и даже яичники можно развивать в колбах), тогда нам остаётся вопрос, есть ли вообще потребность в человеческом виде. Разве он не стал лишним? Эти люди верят, что можно решить все проблемы путём калечения. Почему бы не избавиться от боли, уничтожив органы чувств? Наука и технология не могут решить социальных проблем. Единственным эффектом их применения станет растущая поверхностность человечества. Очевидно, что никто не может выносить суждение о феминистском движении как о целом, ссылаясь лишь на обсуждаемый нами аспект. Феминистское движение обладает огромным значением в борьбе против капитала и мы надеемся поднять эту тему в будущем. Оно сделало замечательный вклад в критику капиталистического общества и традиционного революционного движения.
[4] Борьбу человека против капитала рассматривали всегда лишь сквозь узкую призму класса. Единственным способом заслужить звание врага капитала было активное самоотождествление с пролетариатом; всё остальное считалось романтичным, мелкобуржуазным и т.д… Но сам акт мышления в классистских терминах означает, что любой отдельный класс ограничен пределами классового анализа. Это особенно важно, когда видишь, что миссией рабочего класса является уничтожение всех классов. Этим также избегается вопрос того, как этот класс совершит самоуничтожение, поскольку классовый анализ не позволяет извлекать какие-либо уроки из трагической интеллектуальной судьбы тех, кто противопоставил себя капиталу даже не признав и не поняв своего врага (как, например, в случае с Бергсоном). Сегодня, когда весь классовый анализ был лишён какой-либо твёрдой основы, можно пересмотреть правые движения и их мышление. Правые – это движение противостояния капиталу, которое стремится восстановить момент, твёрдо укоренившийся в прошлом. Отсюда для уничтожения классового конфликта, излишества капиталистического индивидуализма, спекуляция и т.д., Action Francaise и Nouvelle Action Francaise (NAF) воображают себе общность, которая может быть гарантирована, по их словам, монархической системой. (см. их главу о капитализме в Les Dossiers de l’Action Francaise).
Кажется, что все течения и группы, противостоящие капиталу всегда должны фокусироваться на человеческом как на основе всего. Оно принимает различные формы, но у него глубоко последовательная основа, и оно удивительно однообразно везде, где обретается человеческое население. Так, в поисках восстановления (и установления) volksgemeinschaft, даже нацисты представляют собой попытку создать подобную общность (ср. их идею Urmensh, «изначального человека»). Мы уверены, что феномен нацизма широко недопонят: многие рассматривают его лишь как демоническое выражение тоталитаризм. Но нацисты в Германии подняли старую тему, о которой до них теоретизировали немецкие социологи вроде Тонниса и Макса Вебера. В ответ, мы находим франкфуртскую школу, особенно Адорно, которая занимается пустыми и стерильными концепциями «демократии», из-за неспособности понять феномен нацизма. Они не смогли понять великую мысль Маркса о необходимости реформирования общности и признание им того, что это реформирование должно вовлекать в себя всё человечество. Проблемы остаются у всех; они серьёзны и требуют срочного решения. Люди пытаются выработать их с разных политических углов. Однако, не эти проблемы определяют, что революционно, а что контрреволюционно, а решения – т.е. эффективны они или нет? И здесь к нам опять приходит менталитет рэкетира: каждая левая или правая банда создаёт себе свою интеллектуальную территорию; любой кто заходит на одну из них автоматически клеймится как член соответствующей банды, контролирующей эту территорию. Так происходит овеществление: всё определяет объект, субъект пассивен.
[5] Здесь мы говорим о техниках, интеллектуалах, политиках и экономистах, таких как члены Римского клуба, Маншольт, Дюмон, Лабори и т.д.
[6] Человек не всегда погружён в природу; существование не всегда совпадает с сутью, бытие с сознанием и т.д. Это отчуждение вызывает к жизни потребность в представлении. Когда время начинают воспринимать как необратимое, субъект прошлого рассматривают как отличный от субъекта настоящего, а память начинает приобретать определяющую роль. Здесь для того, чтобы обеспечить посредничество в игру вступает представление. Из такого понимания открывается дорога для пересмотра философии и науки, задачи, которая однажды должна будет быть предпринята. Некоторые читатели найти схожие идеи (которые на деле будут иными, потому что они оставят в стороне значимость представления в социальных контекстах) в работе Кардана и социал-воображения, у ситуационистов с их спектаклем, у академиков, в анализе представления в шестнадцатом веке Фуко (который мы подняли в изучении демократической мистификации). Мы хотели бы прояснить нашу собственную позицию: мы используем термин «представление» точно так же как Маркс (vorstellung) для того, чтобы указать, например, что стоимость может быть представлена в цене. В статье «A propos du capital» (Invariance, III серия, № 1), мы кратко обсудили способ, которым капитал становится представлением, становящимся, в свою очередь, автономным, и как он затем может существовать, только если все будут принимать и признавать его реальность. Поэтому людям теперь приходится переводить капитал во внутреннюю плоскость. Вопрос о представлении вообще очень важен. С того момента, когда человек и природа больше не будут существовать вместе в непосредственном единстве (оставляя на данный момент в стороне вопрос о том возможно ли вообще «непосредственное единство»), становится необходимым представление. Представление является человеческим овладением реальностью и наших средств общения и в этом смысле его никогда нельзя упразднить: человек не может существовать в безраздельном единстве с природой. Смысл в том, что представление не должно становиться автономным, очередным выражением отчуждения.
[7] Этот пункт проясняет в Эросе и Танатосе Норманн О. Браун. Сам по себе страх индивидуальности не может объяснить глубокий феномен стереотипизации человека, вынужденного самоотождествляться с определённым типом бытия и растворяться в группе. Люди боятся сами себя, потому что не знают самих себя. Отсюда потребность в норме, для того чтобы ограждать себя от «излишеств», способных повредить социальному порядку точно так же как и индивидуальному сердцу. Казалось бы, организации слишком хрупки для того, чтобы позволить свободное развитие человеческого потенциала. При капиталистическом способе производства всё возможно как элемент капитализации, но возможно только то, что позволено; это означает, что индивид сводится к модальности бытия, которое не является ни нормальным, ни аномальным; в то время как тотальность существует только в дискурсе капитала, где она остаётся извращённой и вне достижимости. Страх индивидуальности очевиден в большинстве утопий, изображающих триумф деспотической и эгалитарной рациональности.
[8] Аббревиации означают компартию, соцпартию, объединённую соцпартию и две крупнейшие профсоюзные конфедерации: СЖТ (коммунистическая) и СФДТ («независимая» левая). Открытое брожение в лицеях началось 22 марта, когда 30 000 молодых людей вышли на демонстрацию в Париже против закона Дебре о 15-месячной военной обязанности (раньше это было два года) для всех 18-летних, но без отсрочки после 21. В течение первой половины апреля в Париже прошли крупные демонстрации (в одной из них приняло участие 100 000 человек согласно The Times от 10 апреля 73 г.), как и во многих других городах Франции, а также в Страсбурге. В лицеях были сформированы стачкомы и всеобщие собрания. Зачастую их контролировали политические активисты (как правило, из троцкистских организаций, La Ligue Communiste Revolutionnaire и L’Alliance Marxiste; молодые члены компартии оставались в существующих студенческих организациях), и этим лидерам удалось, несмотря на значительную оппозицию, наладить контакты с профсоюзами, выпускавшими длинные декларации в поддержку бастующих учеников лицеев. Это привело к «объединённым» демонстрациям 9 апреля, на которых колонны возглавляли лидеры СЖТ.
[9] В 1964-м Кардан видел, что молодёжные восстания были очень важны, но он рассматривал их как нечто внешнее, чем следует воспользоваться. Такую дань идеология платит старой идее привнесения
