Очень неприятно, когда из твоей жизни выпадает кусочек времени. Почти трое суток, с пятого по восьмое сентября. Об этом отрезке времени в ее памяти сохранились лишь очень и очень смутные воспоминания. По существу, почти никаких воспоминаний. Элизабет до сих пор не знала, где она провела эти трое суток, почти целиком выпавших из ее памяти. А все ее усилия прояснить для себя этот необъяснимый провал не принесли никаких результатов.
– Кажется, я схожу с ума… – негромко произнесла Колхауэр. – Еще немного, и мне станут мерещиться черти…
Она открыла ключом нижний ящик стола. Там, в одной из коробок, где хранились компьютерные дискеты, завернутая в клочок бумаги лежала шприц-ампула, которую она привезла из Фриско. Эту штуковину ей дал Гарри Ховард, собрат по журналистскому цеху. В Штатах не было другого человека, который знал бы столько же о наркотиках. Он писал на эти темы уже лет двадцать и был признанным авторитетом в этих вопросах; причем знал такие вещи о наркотиках всех сортов и видов, которые зачастую были неведомы самым крутым экспертам Бюро.
Элизабет, в который уже раз стала разглядывать шприц-ампулу, заполненную неизвестным ей веществом, – жидкость имела странноватый алый окрас и как будто даже слегка светилась изнутри. Спустя несколько дней после труднообъяснимого провала в ее памяти она созвонилась с Ховардом, с которым была давно и близко знакома, и попыталась получить у него консультацию по телефону. Она подозревала, что глубокий провал в ее памяти как-то связан с наркотиками либо психотропными препаратами, хотя и не понимала, как такое могло случиться, – сама она, естественно, никогда не ширялась, и не то что «колес», но даже безобидных лекарств не принимала, поскольку от всего лечилась теплым молоком с медом.
Ховард тогда резко оборвал ее буквально на второй или третьей фразе, сказав, что это не телефонный разговор. Еще он сказал, чтобы она, не теряя времени, заказала билет на ближайший авиарейс в Сан- Франциско и что он сам встретит ее в аэропорту.
Когда она прибыла во Фриско, Гарри заставил ее в подробностях рассказать всю эту историю, которая так ее встревожила. В какой-то момент Элизабет даже пожалела, что прилетела к нему, потому что собственный сбивчивый рассказ показался ей полной ерундой. Но Ховард отнесся ко всему услышанному более чем серьезно. Его насторожило то, что этот случай произошел с Колхауэр тогда, когда она стала собирать информацию об одной из ветвей Церкви сайентологов, отколовшейся от материнской организации и ушедшей в глубокое подполье. При этом, задействовав кое-какие свои связи, попыталась сама выйти на адептов этой Новой церкви. И не исключено, что эта ее попытка удалась, хотя, в силу определенных причин, никаких воспоминаний о том в ее памяти не сохранилось.
Ховард высказал предположение, что его коллегу из Лос-Анджелеса подвергли воздействию очень сильного психотропного препарата. Именно от него Колхауэр впервые узнала о существовании супернаркотика «джанк», жертвой воздействия которого скорее всего она и стала. Но даже такой крупный знаток, как Ховард, не обладал сколь-нибудь полной информацией об этом таинственном препарате. В то же время он предупредил Колхауэр, что даже с теми отрывочными сведениями, которыми она теперь располагает, нужно обращаться крайне осторожно, потому что сама история препарата «джанк» являет собой, по его мнению, одну из самых крутых, са-мых опасных тайн современности.
Напоследок Ховард вручил ей эту шприц-ампулу. Он сказал, что у него были схожие проблемы, что кто- то пытался им манипулировать. Если ей действительно ввели в кровь порцию «джанка», то это вещество алого цвета, являющееся своеобразным противоядием, поможет ей «очиститься», частично или даже полностью – он испытал антидот на себе, после чего убедился в его действенности. В любом случае, сказал он, эта штуковина не опасна для жизни, даже наоборот, а потому она может смело сделать себе инъекцию – хотя бы для профилактики.
Он наотрез отказался сообщить ей, где, у кого он смог разжиться столь редким, необычным, экзотическим «лекарством». Но пообещал переговорить с некими людьми, которые, если сочтут нужным, не только проконсультируют Колхауэр на предмет ее нынешних затруднений, но, не исключено, окажут ей свое мощное покровительство.
Элизабет тогда поопасалась употреблять «лекарство», природа которого, химический состав и само назначение ей были совершенно неизвестны. Она положила ампулу в сумочку, сказав, что сама сделает себе инъекцию, но несколько позже, когда соберется с духом. Она улетела обратно тем же вечером, не поверив многому из того, что ей поведал коллега. Потому что поверить в такое мог только сумасшедший либо человек, сам обладающий больной фантазией.
Но кое-что потом заставило ее изменить это свое скептическое отношение. Прежде всего судьба самого Ховарда: спустя всего неделю после того памятного разговора Гарри выбросился из окна высотного здания и разбился насмерть…
Посидев еще некоторое время в задумчивости, Элизабет наконец отключила компьютер, встала из-за стола и направилась в противоположный угол гостиной. Лицо ее сейчас было чуть бледнее против обычного, но упрямо сжатые губы и даже сама ее собранность и сосредоточенность говорили о том, что она приняла какое-то решение и теперь ни за что от него не отступится.
Открыв дверцу одного из настенных шкафчиков, Колхауэр извлекла оттуда пластиковую коробку с красным крестом – это была домашняя аптечка. Покопавшись в ее содержимом, она нашла там все необходимое для своей затеи. Закатав рукав фланелевой рубахи, туго перевязала левую руку резиновым жгутом, чуть повыше сгиба локтя. Протерла участок кожи ваткой, смоченной в антисептике. Сняла колпачок со шприц-ампулы, затем надавила легонько на поршень, выдавливая из цилиндрика шприца тоненькую струйку «лекарства»[13], которое ей прописал покойный уже Гарри Ховард.
«Остановись, пока еще не поздно! – возопил ее внутренний голос. – Зачем ты это делаешь?! Выброси эту штуковину, подаренную неудачником Ховардом, в мусорный бак, так будет разумнее всего!!»
Своим влажным острием игла проникла в набухшую пульсирующую вену. Странное, чуть светящееся, перламутрово-алое вещество, медленно выдавливаемое из ампулы поршнем, заструилось теперь по ее кровеносным сосудам, смешиваясь с красными тельцами, разносясь с каждым толчком сердца по всему телу…
Вытащив иглу из вены, Колхауэр замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Удары сердца отдавались в ее ушах звонкими молоточками, на лбу выступила холодная испарина. Но, кроме вполне естественного в таких случаях учащенного сердцебиения – она ведь подвергла себя опасному эксперименту, – ничего необычного Элизабет сейчас не ощущала.
Она даже успела испытать чувство разочарования, подумав, что в ампуле содержался какой-нибудь безобидный медицинский препарат, от которого ее организму не будет ни вреда, ни особой пользы. Либо, что тоже не исключалось, в ее крови не содержится и малейшего следа препарата «джанк», в противном случае наверняка произошла бы какая-нибудь биохимическая реакция…
