клеимы бесовывыжгут на человеке.И тогда все пропало:не простит тебе божесатаны пятипалуюлапу на коже…Бог завыл.Над народом,как над рухлядью серой,встал он, рыжебородый,темной силой и верой.Слезы, кашель и насморк —всё прошло.Зол, как прежде,бог ревел:— Бейте насмерть,рушьте гадов и режьте!Заряжайте обрезы,отточите железыи вперед непреклоннос бомбой черной и круглой,с атамана Зеленогобожьей хоругвой…
ГОНЕЦ
Били в колокол,песни выли…Небо знойное пропоров,сто кулацких взяли вилы,середняцких сто дворов.И зеленый лоскут, насаженна рогатину, цвел, звеня,и плясал от земли на саженьзолотистый кусок огня.Вел Иван Тимофеевстрашную банду —сто кулацкихи сто середняцких дворов,увозили муку,самогони дуранду,уводили баранов, коней и коров.Бедняки — те молчали,царапая щеки,тяжело поворачивая глаза,и глядели, как дуло огнем на востоке,занимались вовсю хутора и леса,как шагали, ломая дорогу, быкии огромные кони,покидая село.Но один оседлал коняи на Киевповернул его морду,взлетая в седло.Он качался в седлеи достигнул до светаубегающий город,и в городе томдвухэтажный, партийного комитета,широкоплечий,приземистый дом.Секретарь приподнялся, шумя листами,и навстречу ему,седоватый, как лен,прохрипел:— Тимофеевы… гады… восстанье…Поводите коня —потому запален!..И слова сквозь дыханиев мокром клекотеприбивалисьи, сослепу рушась на локти,подползали дрожа,тычась носиком мокрым,