нашествие левиафанов, лично я обрел способность сохранять спокойствие всегда и везде. Своего рода иммунитет к любым потрясениям. А еще я научился мыслить довольно циничными категориями «государственной целесообразности». Теперь, когда одна угроза сменилась другой, я и вовсе забыл, что такое эмоции. Поселившееся во мне равнодушие советовало руководствоваться исключительно формальной логикой, а в качестве источника вдохновения на ближайшие годы избрать Боевой Устав… Надо сказать, что открытость нашей позиции настроила еще недавно обозленных журналистов на удивительно дружелюбный лад в отношении и Объединенного командования, и свежеиспеченного Межгалактического Союза. Инфопотоки перекачивали океаны информации, и во всех статьях, фильмах, зарисовках или репортажах присутствовала одна и та же мысль: свершилось то, чего человечество добивалось на протяжении многовековой истории – оно стало единым. На таком возвышенно-патриотическом фоне готовность людей надрать задницы любому внешнему врагу оказалась столь велика, что армейские вербовочные пункты даже начали отказывать желающим отдать свой долг новой Родине. Я подозревал, что немалую роль в патриотическом подвижничестве сыграло троекратное, как, впрочем, и положено в период ведения войны, повышение солдатского жалованья, но инфопотоки настаивали на «зове сердец». В конце концов я с ними согласился. Так уж сложилось, что голос сердца человек лучше всего слышит, если он раздается из кармана…
– Смещение тени на гиперрадарах подтверждает предварительные расчеты, – поделился с нами Краусс, продолжая неторопливый разговор, который мы вели уже в течение часа. – При условии, что приближающиеся объекты сохранят прежнюю скорость, у границ Галактики они окажутся к середине июня, по эталонному времени.
– Пять месяцев, – сказал я, – мы имеем вполне приличную фору.
– Вопрос – для чего? – спросил «краб». – Чтобы наделать сверхмощных ракет и наставить на пути чужаков минных полей? Но где они вынырнут? Да и вынырнут ли вообще?
– Левиафаны же вынырнули? – Я пожал плечами.
– А при чем здесь они? – резонно возразил Краусс.
– Если левиафаны испугались приближающегося воинства, значит, они живут в похожих условиях и пользуются сходным набором стереотипов, – пояснил я. – Так что новые чужаки наверняка вынырнут из гиперпространства, да еще там же, где и предыдущие. Помянете мое слово…
– Увидим, – спокойно ответил старший офицер. – Если не сгорим в лучах упреждающего залпа вражеских пушек.
– Господь с вами, – я махнул рукой. – Лучше бы до этого нам дело не доводить…
– Ну, что вы тут намудрили? – спросил Сыромятин, появляясь в кабинете.
Вместе с генералом в комнату вошел его адъютант и два офицера охраны. Убедившись, что, кроме нас с Крауссом и прокурора, в помещении никого нет, охранники удалились. Адъютант скромно отошел к дверям, но кабинет не покинул. «Краб» многозначительно покосился на офицера, и генерал кивнул.
– Галл, ты пока свободен, – сказал он адъютанту, и тот покорно вышел за дверь.
– По-моему, он остался недоволен, – заметил я.
– Нянчится со мной, как сиделка, – сказал Сыромятин. – Хороший парень…
– А вы уже нуждаетесь в сиделке? – ехидно спросил я.
Генерал взглянул на меня с досадой, словно я был его подросшим, но так и не повзрослевшим племянником.
– Чем тебя не устраивает мой адъютант?
– Серийным номером, – вместо меня ответил Краусс.
– Не понял, – признался Сыромятин.
– На его тканях нет серийного номера, – пояснил Краусс, и мы с генералом удивленно переглянулись. – Как и у охранников Викторова, а также у всех остальных андроидов из экипажа флагмана и некоторых прочих, вышедших в отставку семь лет назад.
Я почувствовал, что вправе задать союзнику очень неудобные вопросы. Получалось, что Лютер скрыл от меня некоторые детали своих исследований. Яков был не просто андроидом, а еще и несерийным экземпляром? Тогда его способность к смене профессий становилась вполне объяснимой. Смущало то, что по древней традиции сотрудники специальных служб не бывают «бывшими». Неужели Якова нам подсунули намеренно, чтобы сбить со следа?
– Вы уже нашли остальных? – спросил я.
– Да, – ответил «краб». – Наш «псевдо-Галл» – один из офицеров охраны адмирала Смердова. Вместо имен эти типы использовали номера, его номер тысяча сто пятьдесят три…
– «Покойный» адмирал, в таком случае, может быть весьма хорошо информирован о наших планах, – заметил я и обернулся к Сыромятину. – Вы, господин генерал, в курсе того, что Смердов выбрался из черной дыры и теперь придумывает всякие каверзы?
– Да, – ответил командующий, – мне доложили о ваших находках… «Галактика» так и цепляется за жизнь…
– Самое интересное заключается не в том, что все солдаты Смердова не были маркированы, – повышая голос, продолжил Краусс. – Странно другое. В Галактике таких искусственных людей никогда не выпускали. Ни на одной фабрике. Даже подпольной или секретной.
– Очень мило, – ошарашено качая головой, пробормотал я. – Сыромятин, это так?
– Да, – подтвердил генерал. – Не выпускали.
– Но кто тогда мог произвести их на свет? – возмущенно спросил я.
– Пока этот вопрос лучше оставить открытым, – ответил Сыромятин. – Ладно, что думаете предпринять?
– Для начала мы лишим Смердова и его сообщников глаз и ушей внутри нашего штаба, – указывая на дверь, ответил Краусс, – а потом заставим их выйти на сцену лично.
– Не уверен, что мой адъютант и те, кто попал в ваши «черные списки», являются последними кадрами адмирала, – возразил Сыромятин. – Уберем этих, он наймет других…
– Но другие не смогут проникнуть в наши ряды, – ответил Краусс. – Когда-нибудь это им, возможно, и удастся, но мы не станем тянуть время. Сообщники Смердова как-то связаны с нашествиями чужаков, и поэтому мы обязаны выявить главарей до подхода очередной волны пришельцев. Я предлагаю спровоцировать противника, начав судебный процесс…
– Постойте! – поднимая руки, сказал я. – Заочные приговоры еще никого не убили. Я лично знаю нескольких человек, которым светит от одного до двадцати лет, но они совершенно спокойно живут на свободе, правда, далеко от родных мест. Судебным процессом заговорщиков не напугать!
– Все зависит от положения, которое занимает наш главный враг, – ответил Краусс. – Если он просто негодяй с заштатного астероида, то терять ему действительно нечего – приговором больше, приговором меньше, – но в ситуации, когда одно подозрение в совершении преступления может лишить человека всего, что он имеет, процесс становится действенным оружием.
– И сколько собственности, по-вашему, должен иметь такой человек? – скептически спросил я.
– Много, – ответил Краусс, – От солидной корпорации до Империи…
– Что? – Я внезапно понял, на кого намекает «краб». – Вы шутите?
– Нисколько, – серьезно ответил Лютер. – Мы уже давно работаем над этой версией. Так что координаты куполов могут оказаться не таким уж невинным совпадением. Добавьте к этому довольно странный способ прятаться от любопытных глаз вражеской, то есть вашей, разведки. Какой здравомыслящий человек будет жить в гиперпространстве? Однако вы сами можете подтвердить, что Император ничуть не похож на параноика. Почему же он так много времени проводил за пределами мироздания?
– Но пришельцы! – воскликнул я. – Ведь Смердова завербовали пришельцы?
– Не факт, – возразил Краусс. – Точно известно лишь то, что это были существа, отличные от людей или андроидов, хотя и похожие на нас внешне. Те, кого гипертрофированная интуиция андроидов отторгает как неестественную для человеческих галактик форму жизни…
– Вампиры и оборотни? – с усмешкой спросил я. – «Живущие, но не живые»?
– Нет, – оставаясь совершенно серьезным, сказал Краусс. – Пока что ответить на этот вопрос я не в силах, но никакой мистики в происхождении чужаков нет.
