роман издается тиражом в пять тысяч экземпляров.
Некоторое время спустя, просмотрев мою почту, отец сообщает мне по телефону: «Продано 550 экземпляров. Ты должна издательству 6000 франков». Папа просто констатирует факт. Он думает, что мне придется отдать деньги обратно. Эта незначительная фраза оставляет во мне глубокое чувство унижения. Я не стою даже тех первых денег, которые заработала моим первым произведением. Я стою от силы четыре тысячи. Есть над чем посмеяться.
Тогда я думала, что я первый писатель, с кем такое случилось… Мне казалось, что поражение напечатано на моем лбу, как клеймо каторжника. Я была совершенно уверена: всем известно, что я должна издательству деньги; что мне выплатили десять тысяч франков, доверившись мне (доверяя издателю серии, выступившему гарантом качества моей продукции), и что в издательстве ошиблись на мой счет. Я не оправдала доверия.
Я едва осмеливаюсь появляться в издательстве. Чувствую себя воровкой. Любые упоминания о моей книге — даже простое заявление пресс-атташе: «Это провал» — бередят мою рану. Мне ужасно стыдно. Весть о столь ничтожном количестве проданных экземпляров веселит папу от души. Он и знать не знает, что его смех причиняет мне такую боль.
Если книгу не покупают, она не может быть хорошей. Всякий читатель, почтивший своим вниманием мое произведение, не вызывает уважения у меня.
Мне потребовалось целых пять лет, чтобы оправиться. Я боялась, что отныне все двери для меня закрыты. Какой издатель захочет вкладывать деньги в такое гиблое предприятие, как писатель без читателя?
Pensee Universelle[4]. Когда я училась на подготовительных курсах, помню, как однажды мы с ребятами ржали до упаду, держа за кончик, как грязную тряпку, роман, опубликованный одним нашим товарищем за свой счет. Мы прочли в нем три строчки. «Пруста мне, и побыстрей», — воскликнул один из нас, как светская дама, требующая нюхательной соли.
Мы и понятия не имели, что в свое время Пруст опубликовал в издательстве «Грассе» первый том «В поисках утраченного времени» за свой счет.
При поддержке мужа я учусь законам рынка. Издатель — это торговец. Не он должен определять ценность моего произведения. Я сама должна назначить цену. Поверить в себя.
Как же тяжело поверить в себя! Но никуда не денешься. Как ни странно, вера в себя свидетельствует о смирении. Ведь было бы верхом высокомерия отказаться продавать свои произведения, считая, что их очевидные достоинства сами собою проявятся в будущем. Подобную позицию очень легко спутать с ослеплением глупостью. Так скажем себе: непризнанных гениев мало.
Настроившись на сражение, я предупреждаю издателя серии, что за четвертую книгу хочу получить деньги. Он соглашается. «Сто тысяч франков требовать, конечно, нельзя, — говорит он, — а вот пятьдесят…» Я с трудом скрываю удивление. Сто тысяч франков? Я и не думала просить столько. Мне и пятьдесят-то тысяч кажутся баснословной суммой.
Вскоре получаю контракт и любезное письмо от издателя, в котором нет ни слова о деньгах.
Несколько лет назад, прочтя такое письмо, я была бы на седьмом небе от счастья. Но теперь я с яростью взираю на бумажку. Они что, издеваются надо мной?
Через два дня приходит еще одно письмо, от помощника издателя, с указанием суммы в двадцать тысяч франков. Денежные отношения всегда обсуждаются отдельно.
В бешенстве я отпечатываю длинное письмо, в котором излагаю все свои претензии и все, что думаю по поводу такой скупости.
— Нет, — говорит мой муж, — ты должна поблагодарить помощника издателя и просто сообщить ему, что он ошибся относительно уже оговоренной суммы гонорара.
— Да ничего с ним не было оговорено! Я с ним даже никогда не встречалась.
— Это та сумма, на которой вы сошлись с издателем серии. Он действует от имени всего издательства.
Никогда в жизни я не писала столь короткого письма: уважаемый имярек, благодарю вас за письмо от такого-то и предложение двадцати тысяч франков. Но мы договаривались о пятидесяти тысячах франков. Прошу принять мои уверения в глубоком уважении и т. д.
Когда я заехала в Париж, помощник издателя сообщил мне, широко улыбаясь, что ради меня ему удалось «выбить» пятьдесят тысяч франков.
«За следующую книгу требуй двести тысяч, — говорит муж. — Нужно сразу требовать много, а потом вести переговоры. Это единственный способ сделать так, чтобы тебя заметили».
Сумма кажется мне неслыханной. Да кто я такая, чтобы претендовать на нее! Я боюсь, что мне рассмеются в лицо.
Но ради своей книги нужно иметь смелость перебороть себя, как ради ребенка без колебаний жертвуют своей гордостью. Необходимо дать книге шанс.
Разговаривая по телефону с издателем серии, я со смущенным смешком называю сумму.
На следующий день он перезванивает. Редактор подскочил до потолка: и речи быть не может! Тут даже нет темы для переговоров.
Я хмуро его выслушиваю, чувствуя себя девочкой, что стреляет в пианиста и которую за это отчитывают. Уже готовая пойти на попятный и рассыпаться в извинениях.
«Бедняга редактор! — смеется муж. — Надо думать, здоровенную шишку себе набил! Конечно, он подскочил до потолка: это бизнес».
Значит, бизнес.
Бизнес. Это слово обладает невероятной привлекательностью, поскольку вызывает образ роскошных особняков с мраморными коридорами и мягкими креслами, в которых, уютно устроившись, пьют виски со льдом, поданный любезным официантом, и слушают нежную музыку, которую исполняет на фортепьяно скромный виртуоз, недавно эмигрировавший из России; лимузины и поездки на такси по двадцать раз в день (разве есть иной способ передвижения по городу?); шикарные спортивные клубы, путешествия на «конкорде» с улыбчивыми стюардессами, которые, стоит вам только захотеть, вмиг окажутся в вашей постели, а пока они предложат вам французское шампанское и утиное жаркое; подоткнут вам одеяло и споют колыбельную (достаточно посмотреть рекламу авиакомпании British Airways в журналах, где мамаша в стиле тридцатых годов держит на руках вальяжно развалившегося, маленького и толстенького усатого бизнесмена); пятизвездочные рестораны, где пьют и едят не глядя на цены; костюмы из тончайшей итальянской шерсти, галстуки по последнему писку моды, носки настоящей шотландской выделки, идеально отглаженные рубашки с золотыми запонками с бриллиантами, ботинки по тысяче евро за пару, часы Rolex, по-мужски небрежно застегнутые на запястье. Роскошь в каждой детали. Тратить не считая. Отхватить от жизни кусок пожирнее.
Возможно, большинство этих мальчиков, закончивших школы бизнеса и в 25 лет зарабатывающих колоссальные деньги, на самом деле жалкие подлецы. Возможно, деньги меня неодолимо влекут просто потому, что я сделала выбор в духе времени.
Но закваски делового человека — жесткости, уверенности в себе, веры в собственные силы, смелости, наглости, высокомерия, которыми нужно обладать, чтобы преуспеть в делах, — этого у меня нет.
