науки, так и в конституционном праве политического общества.
Сутью вопроса является метафора, в том понимании, которое имел в виду Томас Гоббс, когда пытался ввести запрет на метафоры в английском языке, что затем удалось Драйдену, а позднее — верному псу Гоббса Александру Попу, — в их пародиях на настоящую поэзию. Метафора в классической строфической поэзии, включая античную, была изначальным также развивающимся языком науки. Иначе не могло быть.
Достойная презрения безграмотность так называемой «информационной теории», придуманной обманщиком Норбертом Винером, столь популярной среди сегодняшних несмышленых простаков, проявляется в том, что, как известно любому, кто знаком с зачатками научного метода, важнейшее отличие подлинного открытия принципа состоит в том, что этот принцип не может быть обозначен просто при помощи какого-либо ранее применявшегося термина, какой-либо возможной до того грамматической конструкции или каких-либо символических средств[57]. Метафора зарождается в поэзии, музыке и физической науке, когда сочетание двух или более аллюзий («ироний») в одном и том же высказывании приводит к тому, что их соприкосновение пробуждает, — в ходе процессов, происходящих в чувствующем уме как поэта, так и слушателя, — чувство онтологического парадокса, по форме соответствующего тому парадоксу «единое-многое», о котором говорится в платоновском «Пармениде». Таким образом, чувствующему разуму слушателя сообщается намерение поэта преподнести ему некую загадку, к разрешению которой не существует ни явных подсказок, ни символических расшифровок, обнаруживаемых в буквальном прочтении самого высказывания.
Если разум слушателя находит решение этой загадки (этой метафоры), появляется возможность удостовериться в точности решения, не отыскивая его в конце учебника, в энциклопедии или в «Интернете», а именно тем способом, который мы ассоциируем с экспериментальной физикой. Решение такой загадки, следовательно, должно быть выразимо в форме экспериментальной практики, которая в реальном мире проверяет принцип, не описываемый никаким прежде существовавшим термином или теоремой.
Другими словами, сообщение одним разумом другому оригинального, поддающегося доказательству открытия физического принципа может происходить в процессе такого рода, как в вышеупомянутой квалификационной диссертации Римана. То, что Риман именно так строил бы свои рассуждения по этому вопросу, становится понятно, если обратиться к другим его работам того периода на фоне классической эпистемологии, к которой он неоднократно обращается.
Это понимание обучающего процесса общения является основополагающим принципом такого же классического христианского гуманизма, какой исповедовало Братство общей жизни, а Фридрих Шиллер и его последователь Александр Гумбольдт предписывали в качестве противовеса той пародии, которая обернулась догмой в системе образования США со времен торжеств Джона Дьюи — этого негодяя фабианско-фашистско-социалистического толка, лакея Рокфеллеров.
В той степени, в которой каждое общество вырабатывает те или иные относительно приемлемые приближения к этому принципу христианского гуманистического образования, состоящему в воспроизводстве ключевых открытий принципов, сделанных предшествующими человеческими поколениями, разум ученика, помещенный в такие благоприятные условия, населяется именами и даже, возможно, портретами тех первооткрывателей, которые живы сейчас в его разуме в той степени, в какой ученик воспроизводит в своем уме живой момент творческого познания, впервые возникший в суверенном мыслительном процессе одного из великих умов прошлого. Это проникновение достигнет таких глубин прошлого, уходящего в тысячелетия, как участники платоновской Афинской академии или Архимед, которых ныне называют «мертвыми белыми европейскими мужчинами». Оно должно будет добраться и до некоего неизвестного нам древнего среднеазиатского астрофизика, представителя домесопотамской солнечно- звездной астрономии, который шесть или восемь тысячелетий назад впер-вые вычислил, с поразительной точностью приближения к истине, протяженность длинного равноденственного цикла.
Предназначение нации-государства состоит в том, чтобы утвердить именно этот универсально- исторический подход в качестве основы для образования и культурного развития человечества, а также гарантировать, посредством тех дирижистских «антифритредерских», анти-«laissez-faire» мер, которыми успешно руководствовался король Франции Людовик XI, а затем те, кто разрабатывал Федеральную Конституцию США 1789 года, чтобы развитие общества сосредоточилось как на признании первостепенного значения инвестиций в научно-технический прогресс и родственные виды прогресса производительных сил труда, так и на стимулировании возможностей выросших молодых граждан, в том числе и склонных к «диссидентству», находить доступные общественные «ниши», где они могли бы заниматься деятельностью, достойной великих личностей всемирной истории. Их деятельность в этих нишах будет заключаться просто в выполнении некоей неэнтропийной работы во благо человеческого рода и во славу поколений, которые придут, чтобы вкусить плоды их труда.
Такое желанное положение человека в обществе, а также отношения между странами — это то, что Лейбниц определил словом «счастье». Именно эта лейбницева доктрина «счастья» в противовес Локку, была намеренно подчеркнута в Декларации Независимости США 1776 года и в принципе, запечатленном в Федеральной Конституции США 1789 года, в частности, в знаменитом пункте «о всеобщем благосостоянии».
В отношении России Соединенные Штаты должны понять две вещи. Прежде всего, никакое разумное восстановление России невозможно вне подхода, основанного на проекте «программы прорыва» для движимого технологическим прогрессом возрождения ныне разрушенной физической экономики России. Если мы в США не будем стимулировать такое восстановление, у России не останется никакого шанса для выживания, кроме роли озлобленного зверя, прежде всего, в масштабах евразийского континента. Как американские политические стратеги, так и думающие люди России должны еще понять, что в силу исторических причин гений российского народа должным образом проявляется в настоящее время только в тех традициях экспериментальной физической науки, включая биофизику, которые теперь можно найти в среде научных кадров; их сейчас необходимо срочно мобилизовать в связи с теми великими проектами реконструкции и прогресса, которые требуется реализовать немедленно в интересах как самой России, так и Евразии.
Примечания
1
Margaret Thatcher, The Downing Street Years (New York, Harper-Collins, 1993), стр. 782-783.
2
«Бэби-бумеры» — поколение, родившееся в период всплеска рождаемости («бэби-бума») после второй мировой войны, чья юность пришлась на вторую половину 60-ых годов. К этому поколению принадлежит значительная часть современной политической элиты США, включая президента Билла Клинтона. В своих многочисленных выступлениях, содержащих жесткую критику этой элиты, Л. Ларуш прослеживает связь между ее нынешними пороками (такими, как нерешительность и склонность к беспринципным компромиссам) и теми разрушительными морально-идеологическими воздействиями, которым подвергалось на протяжении 60-ых годов поколение «бэби-бумеров» в целом. Как и клинтоновская администрация, вплоть до настоящего времени, почти все так называемые эксперты находятся в плену фантазий, порожденных самообманом, отчаянно теша себя иллюзиями о том, что еще можно удержать все
