Балы в Казани всегда были событием, занимавшим умы всего общества задолго до назначенной даты. И тут, как ни странно, пальму первенства зачастую держал Императорский университет. Его роль в жизни большого губернского города трудно было переоценить: как раз в университете в свое время открылась первая в городе типография, и на улицах тут же появились голосистые, веселые мальчишки с кипами газет, где можно было прочесть о последних городских и губернских новостях, в том числе и весьма пикантного свойства. Тут периодически создавались научные, литературные и музыкальные общества, и казанская интеллигенция могла свободолюбиво фрондировать не только на студенческих скамьях, но и с лекционных кафедр факультетов. В городе студентов любили и уважали. Именно в их честь ежегодно 4 ноября, на день основания университета, в Дворянском собрании ректорат давал грандиозный бал.
Что же до благотворительности, то губернатору Скарятину требовалось скорее подвести жирную черту под полугодовыми хлопотами, ежедневными и еженощными, которыми полна жизнь отца города. Впереди было лето — жаркое, ленивое, с поездками за границу и на воды, и потому нынче давали последний бал до будущей осени.
Денег для сирот было собрано немало — тут потрясли мошной казанские купцы. Городские же модницы бросили в ход самое тяжелое оружие — новые фасоны, модные выкройки, туалеты из столицы, а то и из Европы — Парижа, Лондона и Вены.
Пары порхали под высокими сводами бального зала, мужчины сбились кружками и стайками вдоль стен, за колоннами, не упуская случая посудачить о скучных, отнюдь не весенних делах — политике, земельных реформах, ухудшении отношений с Османской империей и прочей чепухе. Дамы же заполонили собою все пространство от выходов до окон, и отовсюду неслось веселое щебетание, веселое хихиканье юных дев и сдержанный смех солидных матрон вперемешку со старческим кашлем — май в Казани всегда чреват простудою из-за неуемного тепла и повсеместных сквозняков.
— Что до фасонов, милочка, то мы сродни Северо-Американским Штатам, что за океаном — отстаем от Европы лет на пять, никак не меньше.
— Ах, графиня, вы только гляньте на Шиховскую! Мало что ключицы торчат — оцарапаться можно. Так еще этот турнюр! Уж коли мы на пять, то Шиховская отстала от моды лет на пятнадцать, никак не меньше. Моя маман носила этакое месиво десять лет назад.
— Ну, Мими, баловница! Вечно ты старуху насмешишь — мне уже атмосферы не хватает. Пойдем-ка на балконы, пора вдохнуть вечерней прохлады.
Настоящий фурор среди дамского общества произвел пущенный кем-то слух о том, что в Казани скоро будет открыта первая штудия высокой моды «от кутюр». Подобная той, что уже пять лет, как обшивала в Париже всех первых французских модниц. Примечательно, что и на нынешнем благотворительном балу можно было увидеть творение создателя высокой моды Чарльза Фредерика Ворта. Конечно же, его представила губернским дамам загадочная петербургская гостья!
Княгиня Изотова, муж которой служил в дипломатическом корпусе, с особенной завистью, почти что даже и нескрываемой, следила за каждым движением Арбениной, провожая взглядом ее изящные па и хмурясь на бесчисленных кавалеров, наперебой приглашавших Охотницу на тур вальса. Кринолины княгини не шли ни в какое сравнение с «вортовским» платьем Арбениной. Да и прочие дамы буквально пожирали глазами новый, революционный фасон и покрой.
На благотворительный бал Прекрасная Охотница явилась, облачившись в необычное платье со сменными лифами. К роскошной юбке, строгость покроя которой компенсировалась несравненным качеством ткани, предлагалось сразу несколько лифов — и закрытый, и с длинными рукавами в кружевных манжетках, с V-образным вырезом, глубоким овальным декольте и даже вовсе без рукавов. Губернские дамы мигом смекнули, что такой фасон способен в считанные минуты превращать платье из визитного в гостиное, на званый обед, а из обеденного — обратно в бальное. К тому же платье Прекрасной Охотницы, подобно всем моделям Ворта, отличалось от нарядов губернских красавиц прекрасными пропорциями и отточенными, выверенными до миллиметра линиями силуэта.
Фролов, как и большинство городских кавалеров, также не мог оторвать восхищенного взгляда от столичной дамы. Не сразу удалось ему улучить момент, дабы пригласить ее на танец — к Арбениной нынче было не пробиться из-за целой толпы военных и гражданских мундиров, фраков и черкесок.
— Вы просто обворожительны, сударыня, — шепнул он, осторожно пожимая ее пальцы в белоснежной атласной перчатке.
— Ну, слава богу, — рассмеялась она, увлекаемая партнером в новый водоворот вальса. — А то я уж думала, Петр Федорович, что вовеки не дождусь от вас и самого мизерного комплимента!
— Должен предупредить, Диана Михайловна, — сказал он, слегка задыхаясь от музыки, движения и близкого соседства с восхитительной молодой женщины. — Кое-кто из ваших кавалеров, кажется, намеревается сыграть злую шутку. Во всяком случае, на открытии вашего Общества следует опасаться неприятных сюрпризов.
— Если вы будете там, Петр Федорович, мне ничто не страшно! — белозубо улыбнулась Арбенина. — Но за предупреждение спасибо — будем во всеоружии. Так все-таки придете?
Она испытующе заглянула ему в глаза.
Фролов собирался уже по привычке пожать плечами, но не решился потревожить маленькую узкую ладошку женщины, и только хмыкнул нечто неопределенное. После чего музыка закружила их под звуки светлого, небесного вальса, плывшего под сводами бального зала Дворянского собрания.
Арбенина блистала на балу и затмевала всех. С ее приездом в Казани словно подул свежий ветер перемен в женских модах и мужских грезах. От кавалеров не было отбоя. Петр Федорович же, откланявшись, решил отправиться прямо к группе офицеров, окруживших фуршетный столик с шампанским и вовсю глазевших на привлекательных молодых девиц.
Фролов подошел к Дубинину и остановился напротив. Он ничего не говорил, лишь молча смотрел на капитана. Поручик Звягин, рассказывавший в ту минуту анекдот если и светский, то весьма фривольного свойства, тоже умолк и вопросительно покосился на Дубинина.
— Что вам угодно, сударь? — холодно спросил капитан.
— Мне угодно, чтобы вы объяснились, — ответил Фролов. — Не далее, как вчера вечером я имел сомнительное удовольствие услышать, как вы, господин Дубинин, затевали нечестное предприятие.
— Грязную игру-с? — немедленно оживился Звягин, даже ладони потирая от предвкушения ссоры.
— Объяснитесь прежде вы, сударь, — брезгливо поморщился Дубинин. — В чем вы имеете наглость меня обвинять, и кто вам дал право на то, чтобы…
Однако в глазах капитана явственно промелькнуло беспокойство, а опытный, поистине ястребиный глаз Петра Федоровича успел заметить в них и нотку страха — постыдного, заячьего. И Фролов мысленно поздравил себя — огласка теперь обеспечена.
— Дело касается известного вам предприятия госпожи Арбениной, — сказал он.
— Э, да тут речь о чести дамы! — просиял Звягин. Однако в его глазах на мгновение вспыхнул и погас ледяной огонек холодного торжества. И это не укрылось от Петра Федоровича.
— О чем разговор, господа? — тут же подошла группа офицеров гарнизона. С Фроловым большинство их раскланялось весьма сдержанно, некоторые же и вовсе не удостоили вежливого кивка. Офицеры в любой ссоре прежде всего встанут на сторону товарища по мундиру и лишь потом согласятся выслушать доводы гражданского лица.
— Разговора нет, — отрезал губернский Ястребиное Око. — Я просто хотел предупредить господина Дубинина.
Он холодно глянул в бешеные, наливающиеся кровью глаза капитана.
— Не надейтесь, капитан, что на турнире Губернских охотников его законодательница может случайно не досчитаться участников. Очевидно, у кого-то из них откроются неотложные обстоятельства, кто-то скажется больным, а иные и вовсе — устранятся от соревнования?
Капитан с трудом сглотнул — похоже, слова Петра Федоровича и впрямь угодили в цель.
— Поэтому считаю нужным сказать, господин капитан. Даже если не останется ни одного соискателя
