тело ломило, и душа, надо честно сказать, не пела от восторга и упования.
Было уже довольно поздно, но никакого движения вокруг не наблюдалось. Бывшие пленники, измученные бессонницей и голодом, спали в самых немыслимых позах. О часовых мы, понятное дело, не позаботились, и ногайцам, набреди они на нас в чащобе, ничего бы не стоило перебить всю нашу обессиленную компанию.
Первым делом я размялся. Сладкая мышечная радость вернула ощущение прекрасного весеннего утра и полноты жизни. Изо всех неприятных ощущений осталось одно: очень хотелось есть. Однако впереди был долгий солнечный день, а с ним и надежда на пищу.
Приведя себя в порядок, я пошел разыскивать своего сотоварища. Отец Алексий тоже не спал. От его недавней разудалой веселости не осталось и следа. Священник опять стоял на коленях и молился. Я присел в сторонке, Судя по его скорбной спине, процесс общения с Всевышним обещал быть долгим. Я не стал в него вмешиваться и двинулся в обход нашего бивуака. В нескольких шагах от попа увидел давешнюю женщину с больной девочкой. Измученная мать спала, прижимая к себе ребенка. Я только сейчас толком ее разглядел. У женщины было тонкое, обострившееся лицо с белой кожей, нежно украшенное веснушками, и рыжие волосы. Они золотыми прядями выбивались из-под темного платка.
Я осторожно, чтобы не разбудить мать, вынул дочку из ее рук и откинул с лица малютки прикрывавшую его холщовую пеленку. Лицо ребенка было болезненно прозрачно, глазки плотно сжаты. Девочка крепко спала. Я положил ее на сухую хвою и, встав над ней на колени, приступил к лечению. Судя по моим ощущениям, состояние ребенка значительно улучшилось. Жара уже не было и пока можно было не опасаться за ее жизнь. Я без особого усилия над-собой водил руками над тельцем, ощущая исходящее от него тепло.
— Батюшка, как дочка-то? — раздался за спиной взволнованный, просительный голос.
Я обернулся. Встревоженная мать смотрела на меня круглыми, лихорадочно блестящими зелеными глазами. Сна в них не было ни капли, как будто не она несколько минут назад пребывала в усталом забытьи.
— С девочкой все будет хорошо, — успокаивающе ответил я. — А вот вам нужна помощь...
Удивительное дело, но это усталое измученное существо пробудило во мне не только сочувствие. Я даже невольно с былого сердечного «ты» перешел на холодное, по мнению Пушкина, «вы».
В этот момент девочка проснулась и заплакала. Я поднял ребенка и передал матери.
— Она есть хочет, — сказал я, исподтишка любуясь рыжей красавицей.
— У меня ничего нет, — виновато произнесла женщина.
— Скоро придем в село, там и найдем еду, — успокоительно пообещал я.
— Правда, батюшка, придем? — доверчиво обрадовалась рыжая мадонна.
— Конечно, придем, — уверенно подтвердил я. — Вас как зовут?
— Натальей, — наткнувшись на мой прямой взгляд, от этого смутившись и порозовев, ответила почти успокоенная женщина. — А скоро придем?
— Скоро.
— Вот кобелина! — самокритично подумал я, отходя от рыжей красотки. — Нашел время и место женщинам глазки строить!
Наш негромкий разговор разбудил спящих рядом пленников, и бивак постепенно начал пробуждаться. Люди вставали и сообразно полу разбредались по кустам. Один мой Алексий продолжал свою бесконечную молитву и ни на что не реагировал.
— Отче, кончай молиться, нужно выступать, — сердито сказал я коленопреклоненному приятелю. — Не ровен час, ногайцы по следам нагонят.
Священник недовольно пошевелил плечами, но внял гласу разума и, наскоро перекрестившись, встал на ноги.
— Куда пойдем? — спросил он, оглядываясь по сторонам.
— Туда, — кивнул я на юг, — так скоро выйдем к Оке.
Вокруг нас начали собираться пленники. Сон освежил людей, и выглядели они значительно бодрее, чем вчера вечером и сегодня ночью.
Как-то само собой получилось, что я взял на себя роль командира и начал распоряжаться сборами. Вооруженные трофейным оружием мужчины рассредоточились по флангам, и мы без дальнейших проволочек двинулись в путь.
Днем идти по лесу оказалось значительно легче, чем ночью, никто не отставал, и наша гурьба без шума и гама направилась на юг. Через час-полтора идущий в авангарде парень, вооруженный трофейным луком, наткнулся на проселочную дорогу со следами тележных колес. Все окончательно приободрились.
Дорога уже просохла. Люди вытянулись цепочкой и прибавили в шаге. Как-то так получалось, что я большей частью шел в середине колоны вблизи рыжей Натальи. Вскоре стало заметно, что она устала, и я велел крепкому пожилому крестьянину помочь ей нести девочку. Я бы и сам с удовольствием ей помог, но ребенок мог помешать в случае опасности. Пришлось доверить благородное дело помощи уставшей матери безоружному мужику.
— Никак, собаки! — вдруг радостно воскликнула губастая баба, смешно ворочая головой на короткой шее. — Дымом пахнет!
Я прислушался и тоже различил дальний собачий лай.
— Село! — радостно крикнули впереди.
Я пошел вперед и догнал авангардного парня с луком. Кричал он. Парень торопился, убыстрял шаг, требовательно оглядываясь на отстающих товарищей.
— Где ты видишь село? — спросил я.
