— Прокопия стрела, — сразу определил он. — Точно его, я теперь вспомнил, это он в меня стрелял. Вот грешная душа, — раненый задумался. — Я так думаю, уходить нам отсюда нужно, а то придут стрельцы, нас убьют, и все вокруг спалят, чтобы заразы не было.
— Нужно-то нужно, да ты слаб совсем, идти не сможешь Да и похоронить убитых нужно...
— Что с ними?
— Кто-то всю семью вырезал. Там, — я кивнул в сторону избы, — и взрослые, и дети...
— Должно, казаки. Если бы татары, те бы в полон увели. А этим бы только пограбить да побаловаться. Давно меня ранили?
Вопрос был, что называется, некорректный. Я до сих пор никак не мог разобраться в здешних единицах времени. Понятие «часа» в зависимости от времени года и долготы дня было плавающее. Вообще-то в дне было двенадцать часов, но как их делить, я никак не мог научиться.
— Не знаю точно. Совсем недавно.
— Даты, добрый человек, по-вашему время скажи, по-немецки. Я, чай, грамоту знаю, да и нюренбергские яйца видел.
— Что за нюренбергские яйца? — удивился я внезапной смене темы разговора.
— А те, что у вас на неметчине время показывают.
— А... — протянул я, догадавшись, что речь идет о часах. — Думаю, часа три прошло.
— Ну, тогда можно не спешить. Пока купцы до села доедут, стрельцов найдут, местных людей соберут да сюда вернутся, день пройдет. Долго мне еще так лежать?
— Сейчас я тебя еще полечу, может быть, тогда ты сможешь встать, — пообещал я.
Ждать прибытия противочумной экспедиции у меня не было никакого желания. Я удобно уселся возле раненого и опять начала свои пассы над его грудью. Такого напряжения, как в первый раз, больше не потребовалось, и теперь я даже не очень устал.
— Ишь, ты, как у тебя ловко получается, — удивленно сказал Кузьма, слегка пошевелив рукой. — Чувствую, как боль уходит...
— Попробуй сесть, — попросил я.
Мужчина скривился от ожидаемой боли, однако сумел взять себя в руки и медленно сел, упираясь рукой в землю. Я подумал, что если его поддерживать, то вполне сможет идти.
— Нужно собираться, — сказал я Наталье Георгиевне, — скоро выходим.
Морозова согласно кивнула и начала складывать вещи и провиант в мешок. Кажется, мои медицинские подвиги произвели и на нее впечатление, во всяком случае, она поглядывала на меня пристально и пытливо.
— А что с ними делать? — женщина посмотрела на избу с убитыми. — Ты же хотел их похоронить.
— Уходить отсюда нужно, — ответил за меня Кузьма, — если нас здесь застанут, то разбираться не будут. У страха глаза велики. Перебьют ни за что и с теми в избе сожгут.
— Может быть, тогда сначала перекусим? — спросила Наталья, пряча в мешок остатки пирога, состряпанного нам в дорогу Ульянкой.
— Нет, пойдем, лучше потом пообедаем в лесу, — решил я.
Меня почему-то мучило предчувствие надвигающейся опасности. Такое со мной случалось нечасто, но пока еще интуиция не подвела ни разу.
— Твоя воля, в лесу, так в лесу, — без раздумий согласилась Наталья Георгиевна, взваливая себе на спину все наши вещи.
Теперь нести суму предстояло ей. Я же прицепил к поясу саблю раненого, на спину повесил его «саадак», совмещенную сумку для лука и стрел, и помог ему Подняться. Мы вышли из сарая. Пока мы занимались лечением, ветер нагнал облака, и начал накрапывать дождь. Наш путь лежал в сторону леса, почти противоположную той, куда ускакали всадники. Кузьма шел плохо, ноги у него подгибались, и мне приходилось принимать на себя значительную часть его веса.
— В лес зайдем и передохнем, — пообещал я, заметив, что он побледнел и вот-вот потеряет сознание, — потерпи еще немного.
Кузьма не ответил, на это у него, как мне показалось, недостало сил.
— Ладно, давайте, посидим здесь, — сказал я, когда мы достигли небольшой березовой рощицы, невдалеке от опушки.
Раненый тотчас обмяк, и сел там, где остановился. Наталья Георгиевна выбрала себе место под кривой березой, защищавшей от мелкого противного дождя.
Мучить Кузьму и переводить его в сухое место не имело смысла, передышка должна была быть короткой. Мне очень хотелось уйти подальше от проклятого места, предчувствие беды меня так и не покинуло.
— Лесом пойдем? — спросил Кузьма, как только перевел дыхание.
— Да, — ответил я, — сейчас неспокойно на дорогах. А ты, собственно, сам кто таков?
— Говядарь из Нижнего Новгорода.
Что такое «говядарь», я не знал, но уточнять не стал. Скорее, какая-то специальность, связанная с коровами.
— А твои товарищи тоже говядари ?
