— Вам звонят, возьмите трубку!
Опухтин как-то бочком отошел от своего кресла, отпер ключом ящик комода, выдвинул его и вынул старинный телефонный аппарат с ручкой отзвона.
— Наверное, ошиблись номером, — не поднимая трубки, сказал он и попытался положить телефон на место.
— Давайте, проверю, — подойдя к нему, предложил я.
— Ничего, я сам, — отказался он, снял с рычага трубку и покрутил ручку динамо-машинки. — Ало, кто у аппарата? — надсадно закричал он в трубку, после чего весь превратился в слух. Я тоже наклонился к телефонной трубке, пытаясь понять, о чем идет разговор, но слышал только треск и писк. Однако, Илья Ильич что-то расслышал, потому что вдруг снова закричал:
— Так точно, товарищ Трахтенберг!
Не зная, что сказал ему таинственный Трахтенберг, я приник к обратной стороне трубки, но там опять только трещало и пищало. На этот раз даже Опухтин ничего не услышал и, с сожалением, несколько раз крутанул ручку отбоя.
— Что сказал Трахтенберг? — спросил я, пристально, со значением глядя ему в глаза.
— Спросил, здесь ли я.
Опухтину я не верил ни на грош, но решил, что на этот раз он не соврал.
Во всяком случае, ничего другого, как поверить ему на слово, мне не оставалось. Телефонный звонок немного разрядил обстановку, и Илья Ильич попробовал начать корректировать ситуацию в свою пользу:
— Товарищи барышни, — веселым голосом обратился он к одалискам, — почему до сих пор не накрыт стол? Вы что, не хотите угощать гостей?
Капитолина только презрительно повела плечом, Аленка же засуетилась и бросилась прибирать со стола остатки нашей первой трапезы.
— Илья Ильич, — обратился я Опухтину, — вы не покажете мне ваш дом и службы?
Он удивленно на меня посмотрел:
— Сейчас, ночью?
— Почему бы и не сейчас, вдруг завтра нам будет некогда этим заняться.
— Почему, — начал он, но я повел стволом нагана, и он легко согласился. — Конечно, товарищ Алексей, как вам будет угодно. Сейчас я только кликну Акима, чтобы он нас проводил.
— С Акимом не выйдет, он уехал.
— Аким уехал? Куда? — поразился он,
— Понятия не имею, он не указал точное место.
— Но как же так, взял и уехал, и ничего не сказал?! Этого быть не может!
— Может, его неожиданно вызвали в долговременную командировку.
— Надолго? — потерянным голосом спросил он, начиная понимать, что произошло со сторожем
— Боюсь, что навсегда.
— Тогда нечего делать, пойдемте, — почти шепотом произнес он, с нескрываемым ужасом глядя на меня. — Вы мне не сделаете ничего плохого?
— Это будет зависеть только от вас, — вежливо ответил я.
Опухтин засуетился, растерянно пробежал из конца в конец комнаты, стараясь подальше отойти от двери. Он, видимо, решил, что под видом прогулки я собираюсь вывести его на расстрел.
— Если вы будете сотрудничать, тогда ничего плохого не случится, — пообещал я.
— Буду, конечно, буду! Со всей открытой душой1 Только, пожалуйста, товарищ Алексей, не убивайте меня! Я еще пригожусь и вам, и партии!
Женщины, включая Ордынцеву, застыли на месте, слушая наш разговор. По этому суровому до жестокости времени никаких других вариантов, кроме расстрела, для Опухтина не предвиделось.
— Возьмите лампу и идите вперед, — сказал я.
Илья Ильич безропотно повиновался, и мы вышли в темный коридор.
— Очень советую не делать глупостей, а то у меня не останется выхода, как только вас застрелить! — предупредил я.
Он ничего на это не сказал, кажется, согласно кивнул и только уточнил:
— Вы будете осматривать весь дом?
— Весь сейчас не стоит, покажите мне, где вы содержали заключенных.
— Каких еще заключенных? — попытался удивиться он, но я толкнул его в спину дулом нагана, он запнулся и торопливо пошел к выходу.
Камера для содержания узников нашлась в сарае и оказалась оборудованной по всем тюремным правилам, волчком в дверях, нарами и парашей. Я заставил Опухтина встать лицом к стене, осмотрел помещение и проверил его карманы.
— Что вы собираетесь со мной делать? — спросил он, когда я, забрав фонарь, выходил наружу.
