Алена минут десять никак не вмешивалась в земляные работы, и я собрался уже сам подойти и разогнать председателя Укома, как вдруг, ни говоря ни слова, она вскинула винтовку и выстрелила в Трахтенберга. У кожаного красавца слетела с головы фуражка, и он сам застыл на месте, как громом пораженный. Такого от девушки я никак не ожидал Мало того, что она только сегодня научилась стрелять и вполне могла промазав, снести председателю полголовы, она еще обрушила на него такой залихватский заряд брани, что повторить это даже мне просто не представляется возможным. Кончилась ее гневная тирада, словами:
— …если не будешь работать, как человек, следующая пуля твоя!
На Трахтенберга жалко было смотреть. Он сразу стал ниже ростом и далеко не таким стройным и элегантным, каким был минуту назад, Он не рискнул даже поднять с земли сбитую пулей фуражку. Не поднимая головы, он начал истерично вгрызаться в землю.
Его примеру последовал Опухтин, неумело, но с большой скоростью начавший копать свой участок ямы.
Один красноармеец, и так по-крестьянки легко и споро орудовавший лопатой, никак не изменил поведения.
Алена, между тем, не торопясь, передернула затвор и стала в такую позу, что ни у кого больше и мысли не возникло отпускать в ее адрес шутки. Я, уяснив, что противник деморализован и находится под надежной охраной, вернулся в дом. Даша и Капа, прильнув к окну, наблюдали за разворачивающимися во дворе событиями.
— Зачем ты заставил их копать землю? — спросила меня Ордынцева, как только я вошел в гостиную.
— На этом месте должна быть закопана пушка, — ответил я, не углубляясь в историю вопроса. — Может быть, она нам понадобится для обороны.
Если Капа просто поверила мне на слово, то образованная Даша посмотрела внимательно, с тревожным вопросом:
— Какая еще пушка? Ты разве был здесь раньше?
— Да, только давно. Разве я тебе не говорил? А пушка старинная, медная мортира. Ее можно будет попробовать зарядить динамитом.
Ордынцевой мои объяснения не понравились, но она ничего не сказала, только покачала головой.
— А вы, товарищ Алексей, когда здесь были? Дом-то построен уже после революции, — заинтересовалась Капиталина.
— Давно, еще во времена царизма, — растянул я условность времени пребывания лет на четыреста, — здесь тогда стоял другой дом, побольше, а у ворот была пушка.
— Интересно, а я и не знала.
Арестанты, между тем упорно трудились, но темп работы начал падать. Товарищ Трахтенберг успел вкопаться почти по пояс и весь уделался мокрой глиной так, что от его былого великолепия не осталось и следа. Однако, на этом его трудовой порыв начал иссякать, и он теперь то вытирал пот со лба, то висел на черенке лопаты. Алена пока никак в их работу не вмешивалась, но глаз с пленных не спускала.
Илья Ильич, напротив, работал упорно, не разгибаясь, но так неумело, что отстал даже от своего начальника. Один молчаливый красноармеец знал это дело и копал, не торопясь, но эффективно и ладно.
Вдруг Трахтенберг вылез из своей ямы и что-то сказал Алене. Она на это отреагировала тем, что подняла ствол винтовки и навела его на председателя. Однако, тот продолжал что-то возбужденно говорить, размахивая, как на митинге, руками.
— Пойду, посмотрю, что там происходит, — сказал я, накидывая на плечи шинель
— Я с вами, — вызвалась Капитолина.
Мы с ней вышли из дома и подошли к «строительному объекту». Теперь стало слышно то, что говорил председатель:
— Товарищ Алена, — громко вещал он, — ты считаешь, что я для тебя мало сделал? Ты уже забыла, что это я вырвал тебя из мелкобуржуазного болота, как мы привели тебя к свободе личности! Посмотри, как ты одета, вспомни, чем ты питаешься! В стране голод и разруха, а ты живешь как царица! Ты стала нашим товарищем, и мы делимся с тобой всем, что имеем!
Я слушал эту типичную коммунистическую демагогию и диву давался, как быстро «товарищи» научились передергивать факты, выворачивать правду наизнанку и превращать свои преступления в подвиги и заботу о народе. Впрочем, у Алены было, что возразить на несправедливые упреки в неблагодарности и предательстве идеалов.
— А это было по-товарищески, заставлять меня ползать на четвереньках голой перед мужиками, хлестать меня плетью и терзать мое молодое тело себе в угоду?
— Так это же и есть свобода личности1 — патетически воскликнул Трахтенберг. — Мы отбросили старую буржуазную мораль! Тебе что, с нами было плохо?! Вспомни, как ты…
— Лезь, сволочь, в яму! — с истерическими нотками в голосе закричала девушка. — Не будешь копать, контра, б…дь, застрелю как собаку!
У нее был такой решительный, свирепый вид, что председатель Укома попятился и, пожимая плечами, спрыгнул в яму.
— Какой же он все-таки гад! — прошептала за моей спиной Капитолина.
Однако, Трахтенберг не унялся, копать не стал, а, увидев поповну, помахал ей рукой:
— Товарищ Капитолина, можно тебя на минутку!
— Чего тебе, товарищ Трахтенберг? — вопросила она, не сходя с места.
