— Наконец-то знатоки начинают признавать тарелки из майолики. Многие годы они украшали самые легендарные коллекции, но только истинные ценители ведали об их существовании. Тарелки эти — самый замечательный вклад итальянцев в декоративное искусство — крошечные, искусно выполненные геммы, покрытые глазурью, но публика до недавнего времени не могла оценить их но достоинству. Мне удалось раскопать работы Николо да Урбино, довольно много, и вскоре они начнут свое путешествие по музейным залам. Но только в том случае, дражайшая Ясмин, если вы сможете собрать и привести в порядок все необходимые бумаги и сделать необходимые распоряжения.
— А у вас есть что-нибудь из современного искусства? — поинтересовалась Ясмин, кладя в рот последний листик салата. — Только и слышу от вас, что о произведениях классицизма и Ренессанса.
— Честно говоря, моя дорогая, я не поклонник современного искусства. О, я понимаю, что это отличное размещение капитала, если вы сможете вложить деньги в настоящего художника. Но я не коллекционирую ради денег. Я собираю вещи, которые люблю. И я стал замечать, что мое отношение к современному искусству не становится более сострадательным. Я предпочитаю не менять предмет своей любви. — Довольный собой Оскар хихикнул. — Но конечно же, в этом может быть и моя погибель — собирать только те вещи, которые мне нравятся. Мне вспоминается один из друзей моего отца, который поехал в Париж в самом начале века, чтобы приобрести интересные картины. Естественно, ему показали все новые работы самых модных художников того времени, таких как Пикассо и Брак. Он нашел их отвратительными и отказался даже обсудить возможность покупки их картин. Вместо этого он приобрел полный комплект английских гравюр со сценами охоты, они были тогда весьма популярны. Он считал, что верно вложил деньги, потому что любил смотреть на эти гравюры. Правда, сын его придерживался несколько иной точки зрения. Теперь он — уважаемый владелец по меньшей мере двух сотен ничего не стоящих вещичек. Вы спросите почему?
Да потому что все они на самом деле оказались копиями, кстати, оригиналы стоили немало. А между тем одна работа Пикассо стоит миллионы. Забавно, не правда ли?
Ясмин фыркнула и вернулась к работе. Посмеиваясь над бедами и горестями богачей, она мимоходом подумала о коллекциях своего народа: птичьи перья, цепочки монет, несколько кусочков материи да стадо коз! Не важно, о чем вам приходится беспокоиться, — у каждого свои проблемы, и еще Марк Твен сказал: «Богатый или бедный, а деньги пахнут одинаково!»
Перед самым перерывом Ясмин удалось значительно сократить гору лежавших перед нею бумаг. Она встала, чтобы размяться после долгого сидения, потянулась, вытянув руки, и зевнула.
— Устала, моя дорогая? — Ротенбург смотрел виновато, точно ребенок. — Надеюсь, я не обременил вас слишком уж непосильным трудом?
— Вовсе нет, — улыбнулась Ясмин. — Просто мне захотелось размяться. И вообще время пролетело очень быстро, и я наслаждалась каждой минутой.
— Вы наслаждались лишь потому, что это было чем-то новым для вас. Вскоре это занятие превратится в обычную нудную работу.
— Не думаю. Разве может надоесть окружение таких прекрасных вещей!
— Посмотрим-посмотрим. Сейчас же, полагаю, на сегодня вполне достаточно. У меня через час назначена встреча, да и с вас, думаю, хватит. — Ротенбург резко встал с изящного маленького стула, каким-то чудом не разваливавшегося под его грузным телом. — В какое время вы предполагаете прийти завтра?
— Если вас это устроит, я приду в девять и останусь до пяти.
— Шутите, — усмехнулся Оскар. — Меня устроит, очень даже устроит. Я скажу Хильде, чтобы она снова приготовила нам ленч.
— Это будет великолепно. С таким ленчем я почитала бы за честь работать бесплатно.
— Ну уж дудки, моя юная леди! — Ротенбург комически подвернул кончики роскошных усов. — Не следует делать столь неосмотрительных заявлений в присутствии такого закоренелого скряги, как я. Чего доброго, поймаю вас на слове.
Оскар провел Ясмин до дверей, которые немедленно открыл перед ними дворецкий Франц, и девушка, помахав на прощание рукой, спорхнула по ступенькам каменной лестницы на тротуар. Беспечно размахивая сумочкой, Ясмин направилась к автобусной остановке, счастливо подставляя лицо и руки теплым лучам летнего солнышка.
Решив, что денек слишком хорош, чтобы прятаться от него в душном автобусе, Ясмин отправилась домой пешком. Соланж говорила, что после обеда у нее назначена какая-то встреча, так что дома все равно сейчас никого не будет.
Ясмин направилась в сторону озера. Она собралась пройти вдоль берега до моста, потом перебраться через реку, там два шага, и она дома. По пути Ясмин надеялась зайти в какие-нибудь богатые магазины в деловой части города, но не встретила ни одного. День был настолько теплым и солнечным, что у Ясмин возникло единственное желание — наслаждаться видами и звуками прекрасного города. Покупками она сможет заняться и в другое время.
По поверхности озера скользили, ловя попутный ветер, яхты. Лебеди и утки, выгнув шеи, лениво плавали по легкой ряби волн. Ясмин проходила мимо сидевших па скамейках влюбленных парочек, настолько поглощенных друг другом, что внешний мир для этих молодых людей, казалось, не существовал. Как и все влюбленные, они обнимались, в извечной попытке слиться воедино.
Неожиданно Ясмин овладела такая пронзительная, опустошающая печаль, что она вынуждена была резко остановиться и присесть на скамейку, стоящую на самом берегу.
Невыносимая боль сдавила грудь, и Ясмин показалось, что сердце ее разорвется от нахлынувших воспоминаний. Глядя на воду и не видя ее, Ясмин вспоминала Андре, его руки, вкус его губ. Во время работы или бесед с Соланжона заставляла себя не думать об Андре. Но в одиночестве… в одиночестве она была беззащитна перед нахлынувшими воспоминаниями.
«Мне надо постоянно быть чем-то занятой», — грустно подумала Ясмин.
Она встала, глубоко вздохнула, решительно расправила плечи и продолжила свой путь. Проходя по мосту, Ясмин смотрела вниз, на остров Руссо, на котором лебеди прятались в тени плюща. Их длинные изогнутые шеи были подобны изящным тростинкам.
Спустившись с моста, Ясмин прошла через очаровательный английский парк на другой стороне озера. Решив подробнее изучить город, она прогулялась по набережной генерала Жисана, далее по рю де Рив и маленькими улочками направилась в старую часть Женевы.
Зачарованно разглядывая старые здания и игравших на улицах детей, Ясмин заметила на одном из обветшалых домов табличку с надписью «Сдаются комнаты». Она вошла во внутренний дворик и увидела выщербленную лестницу, ведущую к стеклянной двери, за которой виднелся старый мраморный фонтан, в былые времена из него, очевидно, поили лошадей. Теперь в фонтане росли цветы. Вокруг располагалось несколько больших мраморных чаш, густо увитых листьями свесившегося плюща.
Ясмин позвонила и подождала несколько минут. Престарелая дама с лицом, сплошь покрытым веснушками, медленной, шаркающей походкой подошла к двери и со скрипом се отворила.
— Что вам угодно? — поинтересовалась старушка, уставившись па Ясмин поверх очков в золотой оправе. Поношенное пурпурное бархатное платье дамы на запястьях и у горла украшали старомодные кружева. Когда-то оно, несомненно, смотрелось очень элегантно. Теперь же бархат поистерся и платье висело мешковато на высохшей фигуре. На груди хозяйки дома красовалась камея в виде профиля красивой молодой девушки с распущенными волосами, в беспорядке ложившимися на ее плечи.
— У вас сдается комната? — спросила Ясмин, удивляясь собственной смелости.
«Ну и что? — подумала она про себя. — Ничего страшного, если я просто посмотрю. Даже если не сниму комнату, по крайней мере узнаю, на что можно рассчитывать и по какой цене».
— О да, — оживилась дама и приоткрыла дверь, пропуская Ясмин. — Комната на третьем этаже, окна выходят на улицу. — Голос старушки звучал подобно шелесту старинного пергамента. — Идите за мной, мадемуазель.
Женщина принялась тяжело подниматься по лестнице, останавливаясь, чтобы перевести дух, чуть ли не на каждой ступеньке. Добравшись до верха, она снова остановилась, отдышалась и повела Ясмин в конец холла, там достала из кармана платья большой витой ключ, которым открыла узкую дверь. Ясмин вошла в комнатку с тремя высокими окнами, сквозь которые лился розоватый свет.
