— Я нужен тебе, Ясмин. Также как и ты нужна мне. Я полюбил тебя с первого взгляда, как только увидел в библиотеке Андре, всю перепачканную пылью. В ту ночь, когда я вернулся на виллу и обнаружил твое исчезновение, я думал, что сойду с ума.
Ясмин стояла окаменевшая. Она совсем по-другому помнила ту сцену. Если память ей не изменяла, Халифа обращался с ней как с проституткой, за которую ее и принимал.
Если бы он действительно любил Ясмин, он должен был быть более сострадательным. Особенно тогда, когда она больше всего в нем нуждалась — в его понимании, сочувствии, нежности. К чему он все это говорит? Какую выгоду получит от своего лицемерия?
— И несмотря на всю свою любовь и уважение к Андре, — продолжал Хасан, — я еще больше хотел тебя. Стыдно сказать, я рад, что он умер. Не смотри на меня так, Ясмин.
Это правда. Если бы он был жив, я бы все равно увел тебя от него. Я разрушил бы нашу дружбу с Сен- Клером или сотворил бы еще что похуже.
— Не говори так, Хасан, — мягко попросила Ясмин.
Отвернувшись от Халифы, она подошла к окну. На улице яркое утреннее солнце освещало небольшой внутренний дворик позади офиса. Птички пили воду, примостившись на краях резного камня поилки, специально устроенной для них посреди клумбы. Во всем мире цвела весна, и только в этой комнате веяло странным холодом.
— Я говорю правду. Симпатия, которую я чувствовал к тебе тогда, была чисто физического свойства. Ты была прекрасной девушкой — такой экзотической, такой притягательной. И каждый мужчина, не способный оценить это, был бы просто импотентом. Но сейчас ты стала совершенно другой, более значительной. Ты красивая женщина, очень красивая, но к тому же ты образованна, умна, остроумна.
Не знаю, почему ты вынудила меня высказать тебе все это, но если моя исповедь хоть немного тебя убедит — значит, я разоткровенничался не впустую.
— А мне кажется, ты хочешь, чтобы арабская девушка подчинялась тебе, как того требует традиция, и вовсе тебя не интересуют ее умственные способности, которых ты терпеть не можешь. Я имею в виду — в женщине, — холодно заметила Ясмин и отвернулась.
— Ты абсолютно права, — моментально согласился Хасан. — Не такая уж плохая вещь — традиция. Но тебя я люблю такой, какая ты есть, Ясмин.
Ясмин снова повернулась к нему:
— Может, ты сам в это и веришь, но я совсем не то, что ты себе напридумывал. Не такие уж мы с тобой одинаковые, как ты считаешь. Возможно, когда-то так оно и было.
Наверное, до поездки в Англию я и была той девчонкой, о которой ты говоришь. Но сейчас я совсем другая.
— Люди так быстро не меняются.
— Я повзрослела. Я не желаю быть всю свою жизнь чем-то вроде экзотической одалиски. И не чувствую ни малейшей связи с марокканской традицией. Много лет назад я благополучно распрощалась с этим периодом своей жизни. Выйти за тебя замуж для меня означает сделать шаг назад, а не вперед.
— Я и не жду от тебя следования марокканской традиции.
— Это только твои слова, но я никогда в них не поверю.
— Пройдет время, и ты увидишь, что я прав.
— Нет. Ты не тот мужчина, который мне нужен, Хасан.
Теперь у меня в жизни есть другие ценности. Поверь мне, я не собираюсь жертвовать ими ни ради тебя, ни ради кого-либо еще. Я хочу, чтобы работа стала главным смыслом моей жизни.
— Работа? Какая работа? Ты сама не знаешь, что для тебя хорошо и какой мужчина тебе нужен, — взорвался Халифа, выйдя из себя. Брови его гневно сдвинулись к переносице, губы вытянулись в тонкую, жесткую полоску.
— Я знаю, что для меня хорошо, а что плохо, — ответила Ясмин. — Я все запланировала. Чем, ты полагаешь, я здесь занималась последние несколько месяцев? Зачем, ты думаешь, я провела столько лет за учебой? Убивала время, дожидаясь, пока какой-нибудь мужчина предложит мне выйти за него замуж и я стану рожать ему детей?
— Что ж в этом плохого? Может быть, ты расширяла свои знания, чтобы будущий муж не умер с тобой от скуки? Так поступали все самые знаменитые куртизанки. Они занимались, разумеется, самообразованием, но совсем в иных целях.
— Куртизанки Куртизанки?
Ясмин была оскорблена. Халифа был такой же, как все Не важно, что он говорил — важно то, что он о ней думал и зачем ему нужна была Ясмин. Несмотря на все свои речи, Хасан не мог отделаться от мысли, что Ясмин прожила какое-то время в борделе: после этого все остальное не имело значения. Ну что ж, Ясмин не собирается стать ничьей собственностью, и менее всего — Хасана.
— Хорошо, я прошу прощения за то, что высказала тебе все это, — сказала она, сдерживая свой гнев. — Но я — не куртизанка и занималась своим образованием исключительно для собственного удовольствия. Я намерена всецело заняться виноградниками Сен-Клера и собираюсь расширить дело, продвинуться на американский рынок и стать реальной силой в мире бизнеса.
— Тебе никогда не удастся этого сделать, — презрительно фыркнул Хасан. — Мужчины — не чета тебе, я специально употребляю слово «мужчины» — пытались конкурировать с калифорнийскими виноградниками последние десять лет.
И стоит ли тебе напоминать, что все они потерпели сокрушительное поражение?
— Они проиграли потому, что применяли недостаточно прогрессивную и устаревшую французскую технологию выращивания винограда, слепо отвергая и охаивая любое новаторство и нововведения. Но я не связана узами этих традиций, потому что вообще презираю любые традиции.
Я предпочитаю создать свои собственные, те, которые будут выгодны мне.
— Этого никогда не будет, ты — просто дура! — Выражение лица Хасана было твердо и холодно.
Заглянув в бездонную черноту его глаз, Ясмин увидела в их глубине блеск, присущий, быть может, взгляду убийцы. Возможно, выражение лица Халифы и соответствовало выражению отвергнутого влюбленного, но Ясмин могла поклясться, что увидела в нем для себя нечто большее. Это был не просто удар по самолюбию из-за любовного отказа, выражение лица Хасана говорило, что ему отказали в чем-то гораздо более важном.
Видя столь стремительный переход от пылающей страсти к ледяной непроницаемости, Ясмин задумалась об истинных целях Хасана. Может быть, он собирался управлять виноградниками Сен-Клера вечно, и женитьба на Ясмин укрепляла его в этой позиции? Но в таком случае система не срабатывала. Виноградники принадлежали Ясмин, и женитьба ничего не меняла для Хасана, если бы только сама Ясмин не захотела что-либо изменить. А она не собиралась менять собственную жизнь для того только, чтобы мужчина диктовал ей, как поступать. Ясмин хотела сама делать дело и управлять виноградниками по собственному усмотрению.
Она решила, что следует действовать осторожно, без спешки, обращаясь на каждом этапе за помощью к Хасану.
Подобный метод был отвратителен, но это был самый безопасный путь. Прежде всего следовало успокоить Хасана.
На него было страшно смотреть, он напоминал бомбу, которая вот-вот взорвется.
— Мне нужна твоя помощь, Хасан. Не уходи от меня сейчас. Я отказываюсь не от тебя — от образа жизни. Не хочу быть чьей-то женой, не собираюсь стать матерью. Я хочу быть независимой личностью, с собственной целью и образом жизни. Разве ты не понимаешь?
Выражение лица Халифы не изменилось.
«О Аллах, — подумала Ясмин. — Как все сложно».
Она продолжала:
— Если бы ты только выслушал меня, дал по крайней мере моей идее шанс… Я, разумеется, не стану делать что-либо, что погубит виноградники. Я только хочу расширить их и улучшить…
Ясмин изо всех сил старалась смотреть на Хасана смиренным просящим взглядом. И это, кажется, сработало.
Ярость Хасана постепенно сменилась досадой.
