шар для боулинга, а стена- это кегли, Родрик выбивает страйк, но вместо радостных возгласов победителя, я слышу его крики.
-Черт тебя подери, Мейбелл! Я чувствую себя ученым, который создал Франкенштейна, но этот чертов Фрэнки ни хрена не рад!
Я чувствую одновременно злость и обиду, хотя на далеком заднем плане маячит благодарность Родрику за то, что он отвлек меня от внутренних страданий.
Из меня вырывается звериный рык:
-Я не Мейбелл! Она была человеком! А я... У зверей нет имени!
-Да ты не зверь!
Каждый раз, когда я упоминала это слово, Родрик приходил в ярость. И в этот момент, вместо того, чтобы вступить с ним в схватку или продолжать орать ему в ответ, я вновь заплакала... И это, пожалуй, было единственным, что осталось от меня...
2 глава.
Не помню, сколько прошло времени после нашей ссоры с Родриком, но меня снова посетило воспоминание.
На этот раз мне лет 5. Я сижу возле телевизора в гостиной и в проходе вижу маму. Странно, но мама была тем персонажем, который либо был за кадром моих воспоминаний, либо она была на заднем плане, однако памяти о ней осталось мало.
Я видела ее черные волнистые волосы, собранные в узелок на голове, и... ее спину. При каждой попытке вспомнить ее лицо, я чувствовала какой-то барьер... Это было не столько странно, сколько неприятно. Как, впрочем, и это воспоминание.
Голоса в телевизоре не могли перекричать то, что творилось в кухне.
Папа с мамой ругались, однако я хорошо помнила его слова:
-Да, какая ты к черту мать? В тебе нет элементарных материнских привычек. Да ты дочь свою не любишь, прочь с дороги!
Мама что-то говорила папе, но даже ее голос я не могла вспомнить. От чего-то даже в воспоминании я стала плакать. Мне стало так больно, больно в душе, и я разрыдалась.
Услышав мои крики, папа вбежал в комнату и обнял меня так, чтобы я не могла видеть маму.
-Тише, Майя, прошу, не плачь... Все будет хорошо... Тшшш…
Он хватает меня в охапку и проносится вихрем мимо мамы. И закрывает нас в спальне. Мама барабанит в дверь, но папа занят сбором наших вещей, а я снова чувствую это... Эту боль, подобную червю в желудке, и снова начинаю плакать, а за дверью незнакомый женский голос кричит:
-Оставь мне мою дочь!.. Оставь мою малышку!..
Я начинаю кричать. Я - та что настоящая, начинаю выть, как волки в полнолуние и, выбив окно в свою комнату, убегаю прочь...
Брожу по тому же парку, хотя всегда стараюсь держаться подальше от мест своих убийств. Однако шуршание листвы под ногами как-то успокаивают, и я падаю на них. Падаю на землю и слышу, как кто-то идет мимо на расстоянии нескольких метров. Меня это мало волнует, я боюсь лишь себя и только. Однако это что-то дышащее, что-то, что полно крови, а я так хочу пить…
Один миг, я хватаю этого человека за ногу, и этот бедняга теряет равновесие. Падает рядом, но даже не замечает, что я двигалась.
-Простите, что беспокою, но не подскажете сколько время? Я заблудился в этом городе, и меня в новом доме ждет жена.
Я почему-то смотрю на свои старенькие часы и, как ни в чем ни бывало, говорю своим ровным голосом:
-Два часа ночи. Не поздно ли для прогулок?
-Не знаю... Как-то захотелось проветриться. А я Даниэль. Как вас зовут?
Во мне появляется желание сказать: 'Мейбеллин', но с каждым его словом я параллельно слышу, как движется его кровь, и понимаю, что я все-таки зверь, а у зверей нет имени.
-Могу я вас попросить, Даниэль?
-О чем?
-Даже спросить... У вас есть дети?
Он смущенно улыбнулся.
-Да, дочка. Агата. Очень хорошая девочка.
Я глотаю ядовитую слюну и провожу языком по появляющимся клыкам. И тихо, очень тихо шепчу:
-Так беги же...
-Простите, что?
-Беги!
Испугавшись напора в моем голосе, парень вдруг подпрыгивает и начинает быстро двигаться. Оглянувшись, он заметил, как я без помощи чего-либо встаю, и это его еще больше пугает. Даниэль бежит, а я чувствую его страх, адреналин, и мне это так нравится! В миг, набрав скорость, я приближаюсь к нему, но всего одно имя заставляет меня свернуть с пути и наброситься не на него, а на спящего пьяницу на лавочке. Агата. Папин ангел-хранитель...
Впившись в шею алкаша, я чувствую разочарование: мало того, что в его крови нет того адреналина, которого я хотела только что, так он еще и помечен другим вампиром. Черт побери, на меня теперь открыта охота. И не смотря на то, что я странным образом боюсь за свою жизнь, мне это нравится.
Я тут же отбросила его неприятно пахнущее тело и почувствовала горечь во рту. Чужой вампирский яд, в зависимости от дозы, может парализовать таких, как я, но я успела лишь проглотить несколько капель, и те пыталась выплюнуть. В горле остался жженый привкус, и я поняла, что чем быстрее я уберусь отсюда, тем будет лучше. Но стоило мне только развернуться, как за спиной я почувствовала холодок. Ты чувствуешь то же самое, когда перебегаешь дорогу, а машина проезжает прямо у тебя за спиной и твой мозг уже показывает картинку, что бы было, если бы ты не успел на одну секунду... Однако я обернулась.
К моему счастью, а, может, и нет, возле тела на корточках сидел Родрик, и выглядел он как собака- ищейка. В такие моменты я его особенно боялась. Быстро встав, все еще принюхиваясь к крови бедняги на своих пальцах, он тихо, но очень яростно прошипел:
-Что ты наделала?
В моей голове появилось воспоминание, в котором я чувствовала тот же страх, что и сейчас:
Мне было лет шесть-семь, может меньше или больше, но папа впервые привел женщину в наш новый дом, и это меня разозлило. Оставив маму, он стал иметь отношения с другой женщиной, вместо того, чтобы наладить отношения с женой. Я чувствовала себя оскорбленной, поэтому встретила эту на вид милую женщину с холодным выражением лица. Папа познакомил нас, но я всячески старалась не слушать то, что он говорит. Я даже не запомнила имя этой женщины.
И все случилось минут через пять. Папа провел нас в гостиную, где на столе стояла красивая ваза с тюльпанами. Женщина пришла в восторг, когда папа сказал, что этот букет с вазой для нее. А я почувствовала ярость. Да как она могла вот так прийти и стать главной тут? Но и это еще не было главным событием. То, что разбило моё сердце в тот вечер, было один маленьким предложением: 'Майя, это твоя новая мама'.
Я не знаю, как описать, что произошло со мной. В этот момент мне показалось, что что-то, подобное огню, прошло через меня, всю меня, и я была убита. Часть меня. Я стала качать головой, а внутри меня разрывал мой невысказанный монолог: 'Как же так? Не может быть! Мама не вещь, чтобы быть новой, или быть старой, чтобы быть заменена. Мама одна, и она у меня уже есть!' Но вместо того, чтобы дать мне хоть как-то остыть, я услышала ее голос, который шипел, как змея:
