Когда об этом странном обстоятельстве стало известно, двор пришел в страшное смятение. А обнаружилось все очень просто: король, как и следовало ожидать, повторил горький опыт кормилицы. Взяв малютку на руки и изумившись тому, что не ощущает ее веса, король принялся подкидывать дочку вверх и… нет, не вниз, потому что дитя, как и в прошлый раз, медленно воспарило к потолку, да там и осталось плавать по воздуху к вящему своему удовольствию и радости, о чем свидетельствовали взрывы младенческого смеха. Утратив дар речи, король застыл на месте, глядя вверх и дрожа всем телом, так, что борода его колыхалась, точно трава под ветром. Наконец, оборотившись к королеве, объятой неменьшим ужасом, он пролепетал, задыхаясь, запинаясь и не сводя глаз с потолка:
— Верно, не наша это дочь, о королева!
Но королева была куда догадливее короля и уже заподозрила, что «нет следствий, пусть нечетких, без причины».
— Наша, а то чья же! — ответствовала монархиня. — Просто надо было получше приглядывать за деткой на крестинах. Тех, кого не приглашали, и пускать не следовало.
— О-хо! — воскликнул король, хлопая себя ладонью по лбу. — Я понял, в чем дело. Все ясно как день. Неужто ты сама не видишь, о королева? Малютку заколдовала принцесса Мейкемнойт.
— Так ведь я о том и говорю, — отозвалась королева.
— Прошу прощения, дорогая; значит, я не расслышал. Эй, Джон! Принеси-ка приставную лесенку от трона!
Ибо этот монарх был из тех малорослых королей, что обременены высокими тронами, — случай, право же, весьма распространенный.
Тронную лесенку внесли и установили на столе, и Джон взгромоздился на самый верх — но до малютки-принцессы дотянуться так и не смог. А та парила себе в воздухе, — ни дать ни взять облачко детского смеха, — и заливисто хохотала.
— Возьми щипцы, Джон, — подсказал его величество и, вскарабкавшись на стол, протянул их лакею.
Вот теперь Джон сумел ухватить малышку, и при помощи щипцов юную принцессу водворили вниз.
4. Где она?
Однажды, ясным летним днем, месяц спустя после первых ее приключений, — а в течение всего этого срока за принцессой бдительно приглядывали, — малютка сладко спала на кровати в королевиной спальне. Одно из окон стояло открытым, ибо был полдень, а день выдался такой душный, что покоилась девочка лишь в объятиях дремы, не зная иного, менее эфемерного покрывала. В комнату вошла королева и, не заметив малютки на постели, распахнула второе окно. По-эльфийски проказливый ветерок, только и поджидающий возможности пошалить, ворвался в одно окно, пронесся над кроватью, подхватил спящую малютку, закружил ее и погнал, увлек, точно пылинку или пух одуванчика, сквозь противоположное окно — и умчался прочь вместе с нею. А королева спустилась вниз, даже не подозревая об утрате, которую сама же и навлекла.
Вернувшись, кормилица решила, что ребенка унесла ее величество королева, и, страшась нагоняя, не сразу спросила о своей подопечной. Однако, ничего такого не слыша, она забеспокоилась и, наконец, заглянула в королевин будуар, где и обнаружила ее величество.
— Простите, ваше величество, не забрать ли мне деточку? — спросила кормилица.
— А где она? — удивилась королева.
— Умоляю ваше величество простить меня. Я знаю, что поступила дурно.
— О чем ты? — посерьезнела королева.
— Ох, не пугайте меня, ваше величество! — воскликнула кормилица, заламывая руки.
Королева поняла, что дело неладно, и рухнула в обморок. А кормилица заметалась по дворцу, восклицая: «Деточка моя! Моя деточка!»
Все устремились в королевины покои. Но никаких распоряжений ее величество, разумеется, отдать не могла. Однако вскоре выяснилось, что принцесса пропала, и не прошло и минуты, как дворец загудел, точно пчелиный улей; еще минута — и королеву привели в чувство рукоплескания и ликующие крики. Принцесса нашлась: девочка крепко спала под розовым кустом, куда отнес ее шаловливый ветерок. Причем мало ему одной проделки, так озорник еще и осыпал спящую малютку с ног до головы дождем алых лепестков. Гомон слуг разбудил принцессу; она проснулась и в неуемном восторге разбросала лепестки во всех направлениях — так рассыпает пенные брызги фонтан на закате.
Разумеется, после этого случая бдительность удвоили; однако времени не хватит на то, чтобы рассказать обо всех курьезных происшествиях, причиной коих послужило необычное свойство юной принцессы. Однако ни в одном доме, не говоря уже о дворце, не рождалось еще младенца, благодаря которому все домочадцы неизменно пребывали бы в столь веселом расположении духа, — во всяком случае, «внизу», то есть среди слуг. Да, удержать малютку для нянюшек оказалось непростым делом, зато у них не ныли из-за девочки ни руки, ни сердца. А до чего занятно было играть с ней в мяч! Ей совершенно не грозила опасность упасть и ушибиться. Малютку можно было сколько угодно бросать, толкать, сшибать вниз, но уронить — урон нанести, стало быть, это увольте! Да, безусловно, не исключалась вероятность того, что девочка случайно влетит в огонь, или в чулан, где хранится уголь, или упорхнет в окно, — но ведь до сих пор ни одной из этих бед не приключилось! Если невесть откуда вдруг доносились взрывы смеха, за причину можно было поручиться. Переступишь порог кухни или комнаты, — и там обнаружатся и Джейн, и Томас, и Роберт, и Сьюзан, — все скопом, — за игрой в мяч с малюткой-принцессой. Принцесса служила мячом — и радовалась игре ничуть не меньше прочих. Дитя перелетало от одного игрока к другому, заливисто хохоча. А слуги любили свой «мячик» даже больше, чем саму игру. Однако бросать малышку следовало с осторожностью; ведь если задать направление «вверх», так потом без лестницы не обойдешься.
5. Что делать?
Но «наверху», в господских покоях, дело обстояло иначе. Так, однажды, после завтрака, король отправился к себе в бухгалтерию в и пересчитал свои деньги.
И операция эта не доставил монарху ни малейшего удовольствия.
— Подумать только, — говорил себе король, — ведь каждый из этих золотых соверенов весит четверть унции, а моя настоящая, живая принцессочка из плоти и крови ровным счетом ничего не весит!
И король с ненавистью оглядел золотые соверены, что лежали себе перед ним с широкими, самодовольными ухмылками на желтых физиономиях.
А королева в ту пору сидела в гостиной, кушая хлеб с медом. Но, отправив в рот второй кусочек, она вдруг разрыдалась и так и не смогла проглотить его. Всхлипывания жены услышал король. Радуясь возможности затеять ссору хоть с кем-то, а тем паче с королевой, он со звоном ссыпал золотые соверены в копилку, нахлобучил на голову корону и вихрем ворвался в гостиную.
— Ну и что тут у нас приключилось? — воскликнул он. — К чему эти слезы, а, королева?
— Мне кусок в горло не лезет, — отозвалась ее величество, скорбно глядя на горшочек с медом.
— Вот уж не удивляюсь! — фыркнул король. — Ты же только что позавтракала двумя индюшачьими яйцами и тремя анчоусами.
— Да не в том дело! — снова расплакалась королева. — Моя деточка, ох, моя деточка!
— Ну и что не так с твоей деточкой? Она не застряла в трубе и не провалилась в колодец. Слышишь, как хохочет?
Однако и сам король не сдержал вздоха, но тут же сделал вид, что закашлялся, и проговорил:
— Право же, с легким сердцем и жить лучше, наша уж она там дочь или нет!
