на велосипеде за врачом, хотя тот вряд ли мог уже помочь. Старый коновод без признаков жизни лежал на откосе. И все-таки кто-то приблизился к нему, снял куртку и энергично принялся делать искусственное дыхание.
Принесли фонарь. Тело Жана казалось более приземистым и плотным, чем раньше. Тишина стояла такая; что любое слово звучало гулко, как в соборе. И по-прежнему было слышно, как через плохо закрытый затвор пробрызгивается вода.
— Ну что? — спросил вернувшийся смотритель.
— Шевелится. Но едва-едва.
— Надо бы зеркало.
Хозяин «Мадлены» побежал за ним на судно. Человек, делавший искусственное дыхание, весь залился потом, и его сменил другой, движения которого сотрясали утопленника еще сильней.
Когда объявили о приезде врача, подоспевшего на машине по параллельному каналу шоссе, все уже убедились, что грудь Жана медленно вздымается.
С него сняли куртку. Из-под расстегнутой рубахи выглядывала мохнатая, как у зверя, грудь. Под правым соском тянулся длинный шрам, и Мегрэ смутно различил на левом плече нечто вроде татуировки.
— Кто следующий? Отправляться! — крикнул смотритель, рупором приложив руки ко рту. — Раз уж доктор здесь, ваша помощь не нужна. Да и чем вы можете помочь?
Первым нехотя удалился тот, кто собирался нырять, и, увидев жену, которая стояла поодаль и причитала вместе с другими женщинами, накинулся на нее:
— Ты хоть не выключила мотор?
Доктор заставил зрителей расступиться. Ощупав грудь утопленника, он нахмурился.
— Он жив, правда? — с гордостью спросил тот, кто делал искусственное дыхание.
— Уголовная полиция, — представился Мегрэ. — Положение серьезное?
— Большинство ребер сломано. Пока жив, но вряд ли долго протянет. Его, что, зажало между двумя баржами?
— Между баржей и стеной шлюза.
— Вот, посмотрите, — врач дал комиссару пощупать правую руку с переломами в двух местах. — Сейчас я сделаю ему укол. Надо как можно скорее доставить его в больницу. Она в пятистах метрах отсюда. Носилки есть?
На шлюзе, согласно правилам, должны были быть носилки, но они оказались на чердаке. В слуховом окне появилось пламя движущейся свечи — кто-то отправился на поиски.
Бельгийка рыдала, но не подходила к Мегрэ, а только укоризненно на него глядела.
Несколько человек с трудом подняли коновода, у которого вырвался новый хрип. Свет фонаря удалялся в сторону дороги. А в это время моторная баржа с зажженными зеленым и красным огнями дала три гудка и пошла швартоваться, чтобы на следующее утро уйти первой.
Палата № 10. Мегрэ разглядел цифру чисто случайно. В помещении было двое больных, один из которых скулил, как ребенок. Комиссар расхаживал по коридору, выложенному белыми плитами. Здесь то и дело сновали медицинские сестры, вполголоса передавая друг другу распоряжения.
В палате № 8, той, что напротив, лежали женщины. Они расспрашивали и строили разные предположения о вновь прибывшем больном.
— Ну раз его положили в десятую палату!..
Доктор, упитанный человек с очками в черепаховой оправе, прошел несколько раз мимо Мегрэ, но ничего не сказал. Было уже около одиннадцати, когда он, наконец, соизволил подойти к комиссару.
— Вы хотите его видеть?
Зрелище было печальное. Комиссар едва узнал старика.
Он был побрит, на лице две зашитые раны — на щеке и на лбу. Жан лежал чистенький, на белой простыне, освещенный нейтральным светом лампы с матовым стеклом.
Доктор откинул простыню.
— Посмотрите на этот костяк! Он сложен как медведь.
Никогда не видел подобного скелета. И как это его угораздило?
— Он упал в затвор в тот момент, когда отворялись ворота.
— Понимаю. Его, видимо, зажало между стеной и баржей. Грудь буквально продавлена. Ребра не выдержали.
— А остальное?..
— Завтра его посмотрят мои коллеги, если он, конечно, дотянет. Жизнь его на волоске. Малейшее движение может его убить.
— Он приходил в сознание?
— Не знаю. Но вот что удивительно. Только сейчас, когда я зондировал раны, мне показалось, что он следит за мной взглядом. Но как только я начинал внимательно смотреть на него, глаза оказывались закрытыми. Он не бредил. Разве что хрипел время от времени.
— А как его рука?
— Ничего серьезного. Двойной перелом — вот и все. Уже вправили. Но грудь едва ли починишь. Откуда он родом?
— Не знаю.
— Я не случайно спросил вас об этом. У него странная татуировка. Я вам покажу ее завтра перед консилиумом.
Привратник пришел сообщить, что явились речники, желающие во что бы то ни стало увидеть раненого. Мегрэ сам отправился в привратницкую и увидел там хозяев «Провидения», которые сменили рабочую одежду и явились в больницу в приличном виде.
— Нам можно его повидать, не так ли, комиссар? Это все из-за вас, знаете: вы взволновали его. Ему не лучше?
— Лучше. Завтра врачи скажут свое мнение.
— Позвольте мне посмотреть на него. Хотя бы издали.
Без него наша баржа совсем осиротела!
Бельгийка сказала не «семья», а «баржа», и, может быть, это было самое трогательное в ее словах.
Муж ее скромно держался позади, чувствуя себя неловко в синем шерстяном костюме и целлулоидном воротничке, который плотно охватывал его тонкую шею.
— Только не шумите.
Они увидели Жана из коридора. Он лежал под простыней, лишь лицо его цвета слоновой кости и седые волосы можно было рассмотреть отчетливо. Хозяйка баржи попыталась броситься к нему, но комиссар ее остановил.
— Скажите, если заплатить, за ним будут лучше ухаживать?
Она не решилась открыть свою сумку и только нервно теребила ее.
— Ведь есть такие больницы, не так ли, где, если заплатить…
— Вы останетесь в Витри?..
— Ну, конечно, мы не уйдем без него. Теперь уж нам не до груза.. В котором часу можно прийти завтра?
— Утром, в десять, — вмешался в разговор врач.
— А можно ему что-нибудь принести?.. Бутылку шампанского, например?.. Или испанский виноград?
— Он получит все, что ему необходимо.
И доктор незаметно оттеснил их в сторону привратницкой. Оказавшись там, эта славная женщина украдкой вытащила из своей сумочки десятифранковый билет и сунула его в руку привратнику, который с удивлением посмотрел на нее.
Мегрэ лег в двенадцать ночи, предварительно позвонив в Дизи, чтобы ему передавали все сообщения, которые могут поступить в его адрес.
В последний момент он узнал, что «Южный Крест», обогнав большинство барж, находится в Витри-ле- Франсуа и пришвартовался в конце вереницы ожидающих судов.
Комиссар занял комнату в гостинице «Марна». Она располагалась довольно далеко от канала, и
