— Ну, ясно что, — уже миролюбиво ответил «батя». — Поняла. Ждет.
— Спасибо, товарищ полковник.
Я все пытался поведать о своих подозрениях, но полковник не слушал меня.
— В общем договорились отложить свадьбу до твоего приезда. Родители не возражают. Так что учти... жених.
Я долго не опускал трубку, досадуя на себя за то, что так и не сказал ничего о москвичке, и в то же время испытывал чувство благодарности к «бате». Было приятно, что он уладил дело со свадьбой и позвонил мне.
* * *
Утром мы все-таки согласились показать москвичке границу. Рассудили так: никуда она от нас не сбежит, посмотрим, что будет дальше.
От заставы до границы было не больше восьмисот метров. Шли гуськом. Впереди Поддубный, за ним — Татьяна Михайловна, потом Борисов и я. Миновали проволочные заграждения и вскоре очутились у полосатого облупившегося столба с российским двуглавым орлом на гербе.
— Вот и граница, — шепотом сказал Поддубный и зорко осмотрелся по сторонам.
Влево и вправо уходила прямая как стрела просека — такая прямая, что сквозь нее, казалось, можно было увидеть Охотское море и Татарский пролив. Но до них было очень далеко, а просека поднималась на сопки, и там, где она переваливала через вершины, в зубчатой стене леса зияли просветы.
Все было обычным, не раз виденным и перевиденным: и эта просека, и этот столб, и эта тропа, теряющаяся среди кустов на той стороне, и вон та японская дозорная вышка, прижавшаяся метрах в шестидесяти к деревьям, с наделенным на нашу территорию окошечком. Граница как граница.
И тихо было тоже, как всегда на границе. От этой тишины позванивало в ушах, будто мы только что опустились с большой высоты. Словом, ничего особенного.
И в то же время присутствие постороннего человека рождало в нас обостренное чувство настороженности. Во всяком случае, мы чувствовали себя не совсем свободно. Черт его знает, все могло быть.
Я заметил, как Поддубный исподтишка погрозил кулаком в кусты, и понял, что там у него выставлен «секрет». Майор Борисов не спускал глаз с японской вышки.
— Скажите, — также шепотом спросила Татьяна Михайловна, — почему не видно ни одного пограничника? Ведь так могут пройти...
— Не пройдут, — заверил Поддубный.
— А все же пытаются?
— Бывает...
В молчании постояли еще несколько минут.
— Можно осмотреть столб?
— Пожалуйста.
Татьяна Михайловна подошла к столбу и, прищурившись, долго осматривала поржавевший герб. Орлиные головы высокомерно глядели в разные стороны.
С той стороны бесшумно пролетела птица и скрылась в лесу. Зловеще поблескивало стекло в окошечке на японской вышке. Мне показалось, что в нем сверкнул глазок стереотрубы.
— Интересно... — проговорила Татьяна Михайловна, отходя от столба. — Российской империи уже давно нет, а столб все стоит и стоит.
— Пускай стоит, не мешает, — сердито заметил Борисов. Ему явно не нравилась болтовня женщины.
А Татьяна Михайловна стремительно шагнула к линии границы, нагнулась и протянула руку на японскую территорию. Еще шаг, один единственный шаг, и она будет за пятидесятой параллелью. Борисов и Поддубный одновременно расстегнули кобуры. Я рванулся к москвичке, готовый схватить ее сзади за полу дождевика. В кустах, где замаскировался «секрет», сухо щелкнул затвор пулемета.
К счастью, гостья не видела нашей паники. Она что-то сорвала на японской стороне, рнулась и показала нам белый цветочек.
— Японская ромашка! Я покажи ее в Москве своим друзьям, — и она спрятала трофей в сумочку.
Мы вежливо улыбнулись. Мы наперебой похвалили ее за такой трогательный поступок. И мы прокляли себя за то, что привели ее на -.Пятидесятую параллель.
В следующую минуту кусты на той стороне зашевелились, из них вышли три японца — офицер и два солдата. Офицер, с усиками, в сверкающих лакированных сапогах, придерживал рукой кривую саблю в металлических ножнах. Солдаты; в грубых зеленых обмотках на ногах, держали в положении «на ремень» короткие карабины с широкими кинжалообразными штыками. Татьяна Михайловна посмотрела на них, чуть побледнев и напряженно прищурившись.
Где-то в лесу треснул сучок, потом, свистя крыльями, пролетел дикий голубь. Борисов и Поддубный равнодушно отвернулись от японцев и .проследили за полетом птицы. Голубь скрылся в тех самых рустах, где сидел «секрет».
Так прошло минуты три. Офицер звякнул шпорами и отдал честь. Мы — тоже. Потом Борисов вынул из кармана пачку папирос и неторопливо протянул мне и Поддубному. Прикурили от одной спички.
Офицер повернулся к солдатам и подал какую-то команду. Солдаты вскинули карабины и клацнули затворами. У них была отличная выучка.
Странное дело, это не произвело никакого впечатления не только на нас, но и на Татьяну Михайловну. Она не вскрикнула, не попятилась назад, словно и не ожидала от японцев ничего иного. Борисов строго взглянул на них, потом бросил папиросу на землю и тщательно затоптал ее каблуком, чтобы не загорелась сухая трава. Поддубный и я последовали его примеру. Он был старший по званию.
Офицер снова скомандовал, и солдаты прицелились в нас. Они целились тщательно, как на стрельбище, выбирая самые уязвимые места — чуть повыше наших переносиц. И это было излишне, потому что двадцать шагов, отделяющих нас друг от друга, позволяли стрелять без промаха. Я снова подивился выдержке Татьяны Михайловны. Для нас эти японские штучки были понятны: во время сталинградской битвы самураи только и делали, что портили пограничникам кровь на всем Дальнем Востоке. А вот по* чему москвичка не испугалась провокации, это оставалось загадкой. Впрочем, кто ее знает, все могло быть...
У Поддубного вздулись на висках вены, он поднял руку, и тогда кусты, где сидел «секрет», зашевелились, и из них высунулось дуло пулемета. Голубь шарахнулся из потревоженного убежища и бесшумно пересек границу. Это была красивая птица.
Офицер лениво махнул рукой. Солдаты опустили карабины, четко, по-уставному приставили их к ноге.
— Роске, спасибо!—крикнул Офицер, но ему никто не ответил. Спектакль окончился без аплодисментов.
Тогда из кустов вышел четвертый японец с фотоаппаратом в руках.
— Роске, стой, пожалуйста! — попросил он деловито.
— Я не бритый, — тихо сказал Борисов. — Может, уйдем?
Мы повернулись и неторопливо пошли к заставе. Татьяну Михайловну предупредительно пропустили вперед. Пулемет в кустах исчез так же внезапно, как и появился.
— Это невежливо, — заметил Поддубный. — Надо бы с ними проститься.
— А ну их! — отмахнулся Борисов и подозрительно взглянул на москвичку. Та приостановилась, записывая что-то в записную книжку.
* * *
Каплей, переполнившей чашу нашего терпения, явилась эта книжка.. Черным по белому в ней было написано: «У полковника в кабинете секретные карты завешены шторами», «Окна в казарме затянуты проволочными сетками», «От заставы до линии границы восемьсот метров».
— Ясно? — сказал Борисов, водя пальцем по раскрытой странице. — Восемьсот метров. Глаз у нее наметанный.
Мы сидели в канцелярии я просматривали эту книжку. Попала она к нам полчаса назад, когда мы вернулись с границы. Москвичка оставила ее в канцелярии, а сама ушла с Поддубным обедать. Прочитать
