— Вырастил, хотите спросить? Евгения Никифоровна, моя родная тетушка. Она как получила от меня телеграмму, так сразу и приехала, чтобы Петю забрать. У вас, говорит, тут одни басмачи, убыйэт человека. А я ни в какую. Или оставайтесь, говорю, или няньку найду из семиреченских казачек. Ну, она и осталась. Своей семьи у нее не было. С тех пор вместе кочуем. И в Средней Азии, и на Дальнем
Востоке, и в Закарпатье, и за Полярным кругом, и на Кавказе — где только не были!
— Весь свет объездили, — подтвердила Евгения Никифоровна.
Она смотрела на своего Петю по-матерински нежно.
Полковник обернулся, позвал сына:
— Петро, иди сюда. Что ты там стоишь, как солдат на посту? Петр Николаевич!
Петр потушил папиросу, подошел к столу, положил окурок в пепельницу.
— Что, отец?
— Ты о чем думаешь? — и полковник положил руку на его широкое плечо.
О чем он думал сейчас? О матери, которую не помнит? О врагах, которые лишили его материнской ласки? Или о том, как бы сам поступил на месте отца?
— Да вот смотрю на эти вершины, — ответил Петр, — и вспомнилась мне Ключевская сопка. Она из окна нашей заставы тоже видна. В'роде бы разные горы, а одинаково красивые. Так и парят в воздухе, так и парят, как белые птицы!
— Да ты поэт, я смотрю, — улыбнулся полковник. — Ну, расскажи еще что-нибудь.
— А что еще? — вздохнул Петр. — Ты все сказал.
Он сел на свое место и стал рассматривать на скатерти темное пятнышко.
Я думал о необыкновенной судьбе этих людей, удивляясь тому, что вот рядом со мной жил человек и только сегодня рассказйй о том, что должны знать все.
