Сергей Мартьянов
ЭНДШПИЛЬ
День начался с неприятностей. Явился старшина Громобой и сказал мрачно:
— Говорил я, что мы пропадем с этим Сороко-литром? Говорил. Так оно и получается.
Речь шла о солдате первого года службы Соро-колисте. Старшина вечно путал его фамилию: называл Сорокопутом, Сорокопустом, даже Сорокочистом, но Сороколитром еще ни разу не называл. И капитан улыбнулся.
Громобой посмотрел на него удивленно и строго. Если бы на свете не существовало такой грозной фамилии, никакая другая не подошла бы к этому коренастому грузному человеку с простоватым, суровым лицом и тугой загорелой шеей. Солдаты побаивались его, а капитан уважал за исполнительность и требовательность, хотя в душе и посмеивался над его обидчивостью и полнейшим отсутствием чувства юмора.
Но сейчас было действительно не до смеха. Неделю назад капитан Портнов послал рапорт начальнику отряда с просьбой откомандировать Сороколиста с заставы. Что еще натворил он?
— Опять благородствовал... — безнадежно махнул рукой Громобой. Это слово означало у старшины высшую степень халатности, разгильдяйства и вообще недисциплинированности.
— Что же случилось? — уже нетерпеливо спросил капитан.
Громобой отвечал в обычной своей манере:
— Должен дневальный по конюшне за лошадьми следить? Должен. А этот Сорокопуст опять в шахматы играл.
— В конюшне?
— А где же еще?
Старшина замолк, возмущенный до глубины души. Он еще ничего не знал о рапорте и думал, что маяться с Сороколистом придется и завтра, и послезавтра, и целых два года. Капитану вдруг стало жалко старшину, по-настоящему жалко.
Этот Сороколист был притчей во языцех. Он был не просто рядовым первого года службы, а шахматистом второго разряда. Его часто вызывали на какие-то турниры, голова солдата вечно была забита этюдами и задачами, а отсюда и нечищеное оружие и сбитая холка у лошади. А теперь вот, пожалуйста, играл в шахматы во время дневальства. Черт знает что!
Старшина принялся рассказывать.
Ночью он пошел проверить дневального по конюшне и во дворе наткнулся на кобылу Струнку. Она разгуливала по клумбам, а Сороколист преспокойно сидел в пустом деннике и при свете фонаря «летучая мышь» сам с собой играл в шахматы. При этом он заглядывал в какой-то журнал с нарисованными в нем шахматными фигурами. На вопрос старшины Сороколист ответил, что решает шахматные этюды и задачи и что это для него, видите ли, очень важно и необходимо.
Капитан снова улыбнулся. Он представил себе, как грозный старшина появился в деннике и как в первую минуту не мог ни слова вымолвить от поз-мущения. Сейчас он, конечно, деликатно умолчал об этом.
— Что вы предлагаете? — спросил Портнов.
— Посадить!—решительно заявил Громовой.— И пусть сидит как миленький! А как же?
Капитан и сам не раз думал об этом, но все как-то не решался.
— Стоит ли? По-моему, достаточно, что его уберут с заставы, — и капитан рассказал о своем рапорте полковнику.
— Наконец-то!—вырвалось у старшины, и он даже повеселел. — И все же надо внушить Сорокопу-сту за дневальство? Надо. Пускай запомнит, что такое служба.
— Это мы сейчас сделаем, — согласился Портнов. — Позовите его ко мне, а я позвоню полковнику насчет рапорта.
— Во, правильно! — одобрил Громобой и торопливо вышел.
Капитан поднял телефонную трубку, задумался. Все ли сделано для того, чтобы Сороколист стал настоящим солдатом? Да, кажется, все! «И что с ним возиться? — вдруг озлился Портнов. — Человек он неглупый, грамотный, должен понимать».
Капитана долго не соединяли с кабинетом начальника: полковник с кем-то разговаривал. Он вообще любил много говорить, вспоминал всякие истории, притчи... Наконец их соединили. В это же время в канцелярию вернулся Громобой, вслед за ним вошел Сороколист. Старшина присел на подоконник, а солдат остался стоять у дверей. Был он невысок ростом, тщедушен, с хохолком редких волос, узким птичьим лицом и острыми оттопыренными ушами. Самым примечательным на его лице были глаза: большие, открытые, удивительно янтарного цвета.
Портнов кивком головы ответил на его приветствие и тут же услышал в трубке вежливый, спокойный голос начальника:
— Слушаю вас, товарищ Портнов.
— Я бы хотел узнать насчет моего рапорта, товарищ полковник.
— A-а... Про шахматиста? Читал ваше сочинение.
В голосе полковника послышалась насмешка, и капитан насторожился.
— Так вот, слушайте мое решение: «В просьбе отказать. Разъяснить капитану Портнову, что талант — это редкость и его надо беречь и воспитывать».
Портнов опешил, он растерянно взглянул на Гро-мобоя. Старшина, заподозрив неладное, заерзал и чуть не свалил с подоконника горшок с цветком.
— Но, товарищ полковник... — наконец проговорил капитан и тут же осекся: Сороколист с явным интересом прислушивался к его словам.
— Ну, почему вы молчите? — напомнил о себе начальник отряда.
Собравшись с духом, Портнов ответил:
—> Я полагал, что причин, изложенных в рапорте, достаточно...
Он хотел добавить, что застава есть застава, а не клуб, что поведение Сороколиста может принести ущерб охране границы, что самое подходящее место ему где-нибудь в штабе отряда в должности писаря или библиотекаря, но тот, о ком шла речь, торчал возле дверей и таращил на него свои большие, все понимающие глаза. Кроме того, капитан знал, что полковник не любит менять своих решений.
Так и есть. Полковник считал, что причин, изложенных в рапорте, недостаточно. То, что Сороколист плохо несет службу, рассеян и не собран, набивает холку лошади, забывает чистить оружие, — все это, конечно, очень скверно, но не значит, что надо гнать его с заставы. Из Сороколиста надо сделать настоящего солдата-пограничника. Нужно подумать и о том, как пограничная закалка пригодится ему в дальнейшей жизни. Может, на заставе растет второй Ботвинник, чемпион мира, а его — в писаря... Надо уметь смотреть вперед и т. д. и т. п.
Полковник говорил долго, вежливо, но вместе с тем решительно, не допуская никаких возражений. А Портнов покорно слушал и невнятно поддакивал: «Да... Слушаю...»
Повесив трубку, он долго молчал. Было слышно, как под окошком, в беседке, свободные от службы солдаты гулко забивали «козла».
— Ну, как? — спросил Громобой.
— Никак, — ответил капитан и с неприязнью глянул на Сороколиста. Итак, им суждено оставаться под одной крышей. И завтра, и послезавтра, целых два года. Вот с этим лобастым и глазастым солдатом, на котором гимнастерка топорщилась во все стороны, погоны покоробились, а под ремень можно засунуть целый кулак.
— Та-ак... — сокрушенно вымолвил старшина.
Плечи его опустились, он старался не глядеть на
Сороколиста. Любую недисциплинированность подчиненных, любой непорядок на заставе он воспринимал как личное оскорбление. Он просто не понимал: как может жить человек, нарушая уставы и наставления? Как?
