Дочь смотрела на отца ледяными глазами, стараясь вникнуть в его слова, а муж ее как ни в чем не бывало старательно продолжал есть.
У Мегрэ, сидевшего теперь спиной к окнам, мелькнула мысль, что мокнущему под дождем Гассену эта светлая столовая должна казаться тихой семейной гаванью.
А Дюкро продолжал, переводя взгляд с одного лица на другое:
- Ни одного су; ради этого я подписал контракт - он вступит в силу после моей смерти, - по которому я передаю все свое дело Генеральной компании. Сорок миллионов круглым счетом. И эти сорок миллионов не подлежат выплате в течение двадцати лет.
Дюкро засмеялся, но было видно, что смеяться ему совсем не хочется. Потом повернулся к жене:
- А ты, старуха, к тому времени наверняка уже помрешь.
- Умоляю тебя, Эмиль...
Она сидела прямо, с каменным лицом, но силы ее были на исходе, в любую минуту она могла лишиться чувств и упасть со стула.
На мгновение Мегрэ показалось, что Дюкро вдруг занервничал и заколебался, но тот, напротив, лишь еще больше ожесточился: надо думать, потому, что твердо решил не отступать.
- Значит, мне, по-твоему, лучше незаметно скрыться? - снова набросился он на зятя.
У Дешарма задрожала челюсть.
- Клянусь...
- Нечего клясться! Ты сам знаешь, что ты - подонок, подлый благовоспитанный подонок, что во сто крат гаже. Я дорого бы дал, чтоб узнать, кто из вас подлее, ты или моя дочь. Хочешь пари? Вы уже несколько недель разыгрываете эту комедию с ребенком, который будто бы должен родиться. Так вот, раз это вас забавляет, я позову врача, и, если он скажет, что твоя жена на самом деле беременна, дам вам с Бертой сто тысяч франков.
Г-жа Дюкро широко раскрыла глаза, а дочь продолжала с тихой ненавистью сверлить отца взглядом.
- Так-то, - заключил он и встал, зажав в зубах трубку. - Один, два, три! Старая добрая жена, дочь и зять!
Семьей и то не назовешь. И это все, что у меня есть...
Нет, это все, что у меня должно было быть...
Мегрэ отодвинул стул и, с невозмутимым видом набивая трубку, слушал.
- Теперь я вот еще что вам скажу. Прямо при комиссаре. Ничего, он все равно один, а родственники не могут быть свидетелями: так уж повелось! Я убийца. Вот этими самыми руками я совершил убийство...
Берта подскочила на стуле. Зять встал, лепеча:
- Прошу вас...
А жена не шелохнулась. Может быть, просто ничего больше не слышала? Она даже не заплакала, только застыла, уронив голову на сложенные руки.
Дюкро тяжело ходил от стены к стене, попыхивая толстой трубкой.
- Хотите знать, почему и как я прикончил того гада?
Никто его об этом не просил. Просто ему необходимо было говорить, чтобы не утратить свой угрожающий вид. Он вдруг остановился, сел против Мегрэ и протянул ему через стол руку.
- Я ведь покрепче вас буду, а? Что б там ни говорили те, кто видел нас вместе. За двадцать лет я не встретил никого, кто уложил бы мою руку. Давайте вашу.
Дюкро с таким неистовством сжал руку Мегрэ, что комиссар почувствовал, как терзавшее судовладельца возбуждение охватывает и его самого. Зато это прикосновение дало выход чувствам Дюкро, и голос его потеплел:
- В чем тут вся штука, знаете? Надо пригнуть кулак другого к столу. Локоть сдвигать с места нельзя.
Вены на висках у него вздулись, щеки побагровели.
Следя за борьбой, г-жа Дюкро, видимо, ждала, что мужа, того и гляди, хватит удар.
- Вы не все силы выкладываете.
Так оно и было. Когда Мегрэ напряг руку в полную силу, то с удивлением почувствовал, что Дюкро вдруг перестал сопротивляться, его мышцы уступали теперь ничтожному нажиму. Наконец рука судовладельца коснулась стола, и Дюкро на мгновение расслабился.
- Вот тут-то и зарыта собака...
Он отошел от стола, открыл окно, и комнату наполнило влажное дыхание реки.
- Гассен! Эй, Гассен!
У фонаря что-то зашевелилось, но гравий двора не заскрипел под ногами.
- Интересно, чего он ждет? Знаете, по большому счету, он единственный, кто меня любил.
И Дюкро посмотрел на комиссара, как бы говоря:
'Вы-то не захотели'.
На столе оставалось только красное вино. Дюкро налил себе два полных бокала подряд.
- А теперь послушайте, что еще я вам скажу, и пусть вас не волнуют все эти подробности: завтра я, если захочу, от всего отопрусь. Значит, так, однажды вечером я пришел на баржу Гассена...
- К своей любовнице, - перебила дочь.
Дюкро пожал плечами и с непередаваемой интонацией бросил:
- Надо же быть такой дурой!.. Да, Мегрэ, значит, я сказал, что пришел на его баржу. Мне все осточертело, потому что два эти гаденыша еще раз пытались меня обобрать. Иду и вижу, в иллюминаторе нет света. Поднялся на борт, постучал, даже позвал. Никто не открыл. Странно, думаю, куда же она могла уйти. Пошел, побродил по набережной, возвращаюсь и вижу, что какая-то сволочь разлеглась на палубе 'Золотого руна' и подглядывает в иллюминатор, как моя дочка раздевается...
На слове 'дочка' он с вызовом бросил взгляд на молодую пару, но те промолчали.
- Я подкрался, схватил его за руку, стиснул и вывернул. Он у меня ужом завился. Я доволок его до борта и почти что столкнул...
Дюкро снова встал перед окном и теперь говорил в ночную сырость; голос его стал едва слышен, и сидевшим за столом приходилось напрягать слух.
- До того я с самыми здоровыми справлялся. А тут вышла осечка. Я вдруг ослаб. А этот гад перестал выворачиваться, вытащил что-то из кармана, и я почувствовал удар в спину. Он тут же вскочил на ноги, двинул меня плечом и столкнул в воду.
Сцена была странная, но особенно впечатляло, пожалуй, то, что г-жа Дюкро сидела, как каменная, и никак не реагировала на слова мужа. В комнате посвежело. Холод вливался из открытого окна, нес с собой тьму и страх, будоражил нервы, таил в себе что-то угрожающее.
- Гассен! Эй, Гассен!
Мегрэ обернулся. Старик стоял, прислонясь к незапертой калитке.
- Ну и тип! - пробурчал Дюкро, возвращаясь к столу и наливая себе еще вина. - Он же сто раз мог выстрелить. Мог и совсем близко подойти...
Капли пота у него на лбу доказывали, что ему так и не удалось преодолеть страх. Может быть, как раз страх и заставил его открыть окно и встать перед ним?
- Мели!.. Мели, черт бы вас побрал!..
Наконец появилась служанка без фартука, но в шляпке.
- Что это ты?
- Я ухожу.
- А пока еще не ушла, приведи сюда старика - вон он стоит у калитки. Поняла? Скажи ему, мне надо с ним поговорить.
Служанка не двинулась с места.
- Ступай!
- Не пойду, месье.
- Что? Ты не сделаешь, как я велел?
- Я не пойду, месье.
Лицо у этой тощенькой безгрудой девушки, в которой не было ни женственности, ни обаяния,
