'Я? - язык прищемил дедок.- Я? Товарищ… Товарищ сержант. Я сорок лет…'
'Разберемся!' -поднял руку усатый.
'Эт-то точно!' - кивнул горбоносый, и глаза его скользкие полезли щупать меня, голодным зверем полезли за пазуху. Нет, не хочу. Не дамся меня ощупывать. Подавись ты своими Хрущевыми.
'На! -бросила я платочек гусыне,- возьми свои трудовые!'
Горбатым станет трудовой человек, чтобы столько иметь. Много в платочке было хрущевых: коричневые, зеленые, красные были…
'Два, три, четыре, восемь,- считала гусыня и голову вскинула:- Товарищ сержант! Сто рублей не хватает…'
'Куб - бизм!' - лязгнул зубами дедок. Еще что-то сказал. Не услышала я, вырвалась, схватила гусыню за горло.
'Сто? Ах, ты, гнида поганая! Гнида! Гнида! Чтоб ты сдохла!'
Горбоносый меня оттащил, я вырывалась, кричала:
'Брешет она! Брешет, паскуда! Я ей все отдала! Все! Все! Паскуда! Гнида! Гнида!..'
'Та-а-ак! Разберемсь, разберемсь.,.' - Усатый начал писать, лоб свой наморщил, будто думать умеет.
'Что пишешь? Что пишешь? - я закричала.- Начальник! Я все отдала! Все! Что пишешь? Не пиши! Ты неправильно пишешь! Ты карандаш не в ту руку взял…'
'Поговори, поговори у меня,- огрызнулся усатый и на дедка глянул: - Свидетель! Как ваша фамилия?'
'Я свидетель? Я? - оглянулся в окно дедок.- Нет! Я в свидетели не пойду. На словах- скажу, а в свидетели, не-е-т…'
'Постой, постой, дед! - горбоносый вмешался.- Ты видел, как дело было?'
'Я б и вас не видал, када б вы не пришли'.
'Отказываетесь, значит, от показаний?' - спросил горбоносый, но без обиды.
'Категорически! - замахал руками дедок.-На словах -пожалуйста. В свидетели - категорически!' - И в угол забился, газетку раскрыл, про японский воздух начал читать…
Усатый бумагу спрятал и на гусыню взглянул:
'Значит, так… Вам, как пострадавшей, придется выйти… Сейчас остановка будет. Пятнадцатое отделение. Напишете, сколько у вас денег пропало…'
'Ой! Ой! - захлопала крыльями теща.тамбовская.- Бог с ними, со ста рублями… Товарищ сержант… Бог с ними. Пусть подавится… Мне к сыну надо… Мне на свадьбу… Сын женится… Вот телеграмма'.
'Ладно, дело ваше.,.- отмахнулся усатый и за руку меня взял: - Двигай1'
В тамбур вышли. Толкнули меня к двери. Закурили, шепотом разговаривать начали. Дизель шел, не было остановки.
Ночь на мою душу упала, темная ночь. Куда я еду? Куда? Мне к Богдану надо. Богдан меня дожидается. Он один. Ему одному долго нельзя быть. Бог мой…
Поглядела на них, в глаза поглядела:
'Отпустите! Молодые! Красивые! Удачи вам пожелаю! Счастья, здоровья! Большими бирэво стать пожелаю! Отпустите! Я все ей отдала. Сумку и деньги отдала… Я сто рублей не взяла… У нее совести нет…'
'А когда денег много, совесть не надо,- горбоносый мне улыбнулся, сладко так улыбнулся. И усатому подмигнул: - А? Вишенка, Петь…'
Усатый зевнул:
'Смотри, может червивая'.
'Проверим…'
Дизель остановился.
Горбоносый толкнул меня к двери. Крикнул усатому: - 'Ахил- лейским вернусь…'
И потянул меня за собой в темень ночную.
'Идем, идем,- зашептал.- Дознание проведем… Не боись… Что дрожишь? Не дрожи, моя вишенка…- Обнял меня, псиной от него пахло, вином пахло. Я увернуться хотела, я убежать хотела. Где мы? Что это за станция? Сроду тут не была. Темень, черная темень вокруг. Огонек далеко-далеко на небе горит.
'Стой! Куда ты меня ведешь? Подожди…'
Не ответил, тянул меня за руку.
'Отпусти. Я прошу… На сто лет тебе счастья желаю. Отпусти… Я отдала… Я все отдала…'
'Все? - спросил горбоносый.- Нет, все ты не отдала… Кое-что у тебя еще есть…'
'Пусти. Ну?..'
Не отпустил. Я споткнулась, упала.
'Больно… Пусти… Не убегу я… Пусти…/.
'Кто тебя знает? У тебя ножки хорошие… Быстрые ножки…- И дернул за руку: - Вставай! Не рыпайся. Протокол у меня… Факт с поличным… Секешь, вишенка?' - И дальше меня потянул. Я голову в небо подняла. С неба иголки колючие падают. Бог! Бог! Защити меня! Спрячь меня!
Глянула на него.
'Постой! Я прошу… Куда ты меня ведешь? Постой, молодой-красивый…'
'Щас, щас,- отозвался,- есть тут одно местечко… Комфорта не обещаю… Но лучше чем кэпэзэ… Щас согреемся… Расскажешь свою биографию… Не спеша, подробно расскажешь…'
Голос у него хриплым был, пальцы железные крепко меня держали, глазами собачьими в темень глядел, все видел, не споткнулся ни разу, знал, куда мы идем. Знал, знал…
Акация в темноте живой тенью качнулась, забелела стена, окна без стекол, черные окна.
'Все! Вот и отель наш. Прошу!' - толкнул меня в душную темень; соломой гнилой запахло, кизяком запахло. Фонариком посветил и повалил меня на гнилую солому. Псиной, кислятиной от него несло. Я дышать не могла, Я голову вывернула, крышу худую увидела, небо увидела, чистое было небо, ветер гнал тучи и луна светила, луна на меня глядела. Два Степана сказал: 'Ваше солнце…' Нет, это не наше солнце. Нет, в этом свете нашего солнца. Это нас не согреет. Никто не согреет. Никто не спасет. Правду Богдан сказал: 'Никто не спасет'. Богдан, мой Богдан! Что со мной делают? Что делают?!
'Пусти! Собака! Пусти…- руками что силы было хотела его оттолкнуть.- Пусти! Что ты делаешь? Душа псиная… Пусти… Веди меня к власти своей! В тюрьму веди…'
'Зачем в тюрьму? - прохрипел горбоносый.- Такую вишенку в тюрьму? Не-е-ет…' - И губами своими слюнявыми к груди моей присосался, кофту порвал, железными лапами в тело вцепился.
'Пусти! Слышишь? Заразная я… Болею я… Пусти-и!'
'Испугала! Кого испугать захотела? Костаки не испугаешь… Не-е-ет! Костаки свое возьме-е-ет! Стой, стой-не рыпайся..,' Шинель свою псиную расстегнул, придавил мне коленом живот.
'Больно! Мне больно, слышишь? Пусти! Я сама…'
'Так бы сразу…' - Отвалился, запыхался.
Отдохни, отдохни, думаю. Я сниму, я все с себя сейчас сниму.
Небо глядело в окно, чистое небо. Луна глядела. Спаси меня, ночь, спаси, луна. Рванулась я, что было силы рванулась, к небу рванулась. Вот оно близко, вот луна близко. Еще один шаг!
Нет, не смогла вырваться. Схватил меня за ногу.
'Сама, говоришь? Я-я-ясно!' - И упал на меня, как зверь дикий упал, как коршун упал, рот мой ладонью вонючей закрыл, вошел в меня, всей своей силой собачьей вошел, стонал, шею мою кусал, грудь кусал. Господи, сколько ты можешь так мучить?
'Оставь меня. Больно! Оставь!'
'Щас! Щас! Давай! Мой размер, мой! Давай!' - хрипел, потом меня повернул, в шею зубами вцепился. Я зубы стиснула. Огнем меня всю прожгло!
'Что ты! Больно! Больно! Собака! Что делаешь?'
Васо пьяный такого со мной не делал…
'Зверь, гад! Пусти меня, гад. Больно. Мне больно'.
Не отпускал. Гадости говорил. Матом ругался.
'Повтори, что сказал…- шептал.- Повтори, что сказал… Так слаще… Слаще так… Так… Так… Так…'
