вашей матушки, и несколько свирепого вида конников в диковинных шляпах.
— Войско города Гаммельн! — прорычал один из них.
— Они утверждают, что в вашем доме, уважаемый господин, укрылся от погони опасный преступник, — извиняющимся голосом проблеял стражник.
— И ради этого меня подняли с постели? — искренне изумился я.
— Ну я же говорил, — укоризненно обратился стражник к чужакам, — достопочтенному органисту завтра исполнять мессу, для чего необходимо иметь не только свежую голову, но и отдохнувшее тело. Стали бы вы на его месте ввязываться в сомнительные истории? — его голос посуровел. — Наш город должен защищать уважаемых граждан от нападок неизвестных, каким бы именем они не представлялись.
— Но-но! — закричал главарь, — я не знаю ничего об этом господине, но приметы указывают именно на его дом!
— А в чем дело? — заинтересовался я.
Конник сменил гнев на милость.
— Вы что же, никогда не слышали истории Проклятого Крысолова?
— Гаммельнского Крысолова? — начиная что-то понимать, спросил я.
Пришлецы потемнели лицами.
— Гаммельнским назвала его глупая сплетня. Беда могла приключиться и с вашим городом, что бы тогда вы делали и как бы называли Крысолова? У вас есть дети?
— Нет, но, надеюсь, ненадолго.
— У меня было трое! Я родил еще двоих с тех пор, но кто заменит тех?
— Я соболезную вам от всей души. Впрочем, что же мы стоим? Пройдемте в гостиную, господа, там и расскажете все по порядку.
— Да нет, пожалуй, — спохватился вожак, — мы лучше зайдем завтра или послезавтра в приличный час, сейчас надо продолжать погоню.
Мы со стражником поглядели вслед рванувшей с места коннице, затем дружно пожали плечами и вежливо распрощались. Родственник слегка трусил моего недовольства, и был рад, что я не сержусь. С тем и разошлись. Я поднялся наверх. Отец был задумчив.
— При том, что это спасло мне жизнь, я не могу сказать, что рад твоему изумительному умению врать.
— Мне не пришлось лгать. Я действительно ничего не знаю и к тому же не могу так, ни с того ни с сего, выдать родного отца как преступника.
— Но ведь Гаммельнский дудочник — это действительно я.
— Не могу поверить, что ты из мелкой денежной мести перетопил прорву ребятишек.
— Ты можешь шутить, — удивился отец, — стало быть, ты действительно не веришь тому, что гаммельнцы рассказывают?
— Не получается. У них концы с концами не сходятся.
— Но дети действительно пропали. Они, конечно, тут же новых настрогали…
— Давай ты не будешь пытаться меня испугать, а расскажешь все по порядку?
— По порядку? Ну давай, надо же кому-то это по порядку рассказать. Маму твою ничего не интересует, кроме собственного захолустья, а больше, кроме вас, у меня близких — никого…
Забавно, сейчас я, старый Себастьян, рассказываю сыну услышанное от отца. Милый мой, придет время, когда и ты будешь сидеть в кресле и излагать давнишние истории. Чудная все-таки штука время. Но вернусь к рассказу.
По словам отца, Гаммельн в истории сей выглядел крайне неприглядно. Под городом, в клоаках и норах, всегда водилось множество крыс, поедавших остатки и объедки жизни великой людской толчеи — город был хоть и сравнительно с тем же Ганновером или Кельном небольшой, но тесно сбитый, грязный, и кроме того, устраивал частые ярмарки. К крысиному засилью спокон веков все привыкли, но когда их расплодилось что-то настолько много, что ходили среди бела дня по улицам, сожрали всю домашнюю птицу и рвали хлеб из рук, власти соизволили обеспокоиться (все это было настолько в духе наших властей, что я не усомнился ни в одном слове). Разнообразные попытки травить, ловить и запугивать кошками успеха не дали ни малейшего. И тут подвернулся отец со своими дудками.
— Думаешь, я просто пришел, задудел, и все крысы сбежались? Как бы не так. Я проторчал в этом грязном городишке два месяца, пока выяснил, что и как. Кстати, зная меня, ты должен догадаться, что утопить в их речушке к этому моменту нельзя было не то что ребят, но даже мышонка. В Гаммельне завелся крысиный король. Странный урод — обычно крысы быстро убивают беспомощных собратьев, с удовольствием используя их в пищу, но короля они кормят, чистят и идут к нему паломничать со всех концов, куда доходят уже причастившиеся серые гонцы.
Понимаешь, почему их стало так много? Городок сытный, кто знает, сколько пришлых осело на гаммельнских помойках? Хоть и непорядочно, но я не могу не сравнить тогдашний Гаммельн с Римом, куда ходит народ начиная с богомольцев кончая разнообразными проходимцами… Я увел крыс. У меня был план докопаться до короля, пока вокруг него не собралось новой гвардии. Тех я, конечно, топить не стал — в чем они, в конце концов, виноваты? Случилась другая неприятность. Король, дрянь этакая, окопался прямо под городской ратушей. Та стояла на взлобке над городом, красивая, новенькая — я понимаю, жалко сносить такую гордость. А другого выхода не было. Тут-то и начались мои неприятности, представляешь, они предлагали мне кучу денег, чтобы я придумал что-нибудь. Чтобы я подудел, и король вылез на поверхность. Это десятка полтора-то крыс, сросшихся хвостами! Короче говоря, подкапываться под ратушу городской совет отказался и мне запретил. Я был в отчаянии. В город ежедневно прибывали новые крысы, и, обнаружив приближенные к королю места свободными, с восторгом их занимали… Все возвращалось на круги своя.
— Отец, — удивленно спросил я, — но почему ты просто не оставил горожан жить с их крысами? Пусть бы сами и пожинали свое упрямство.
— Я так и сделал, Бастиан.
— А… Дети?
— Вот что, Бастиан, скажи мне, откуда началась большая Чума пятнадцать лет назад?
— С Гаммельна.
— Ты думаешь, это случайно?
— А в чем связь, отец?
— Не знаю… Но так бывает всегда. Крысиный король — проклятие для города не нашествием крыс, а неминуемой рано или поздно чумой. Я не знаю, почему так бывает, уж прости меня, сынок. Но сам понимаешь, ты склонен мне верить, а гаммельнцы были настроены иначе. По крайней мере, совет города.
— И ты увел ребятишек, чтобы спасти?
— Не только ребятишек. Взрослые потолковее ушли тоже. И не зачаровал я их вовсе. Просто ни один из покинутых родителей не хочет вспоминать о том, как собственные дети со слезами звали его с собой. А дом?! А имущество?! А положение в обществе?! От ребенка так легко отмахнуться, списав все на каприз и младенческое легковерие. Другое дело, когда просыпаешься утром — а дети ушли. Старший увел среднего и унес младшего. Тут не без козней, правда? — голос отца был по-детски обиженным, — а поскольку это я уговаривал всех уйти, то я и оказался виноват. Еле успел из города ноги унести — детишкам вслед.
— А ты не с ними ушел?
— Ну, дорогу я им показал, разумеется. У меня везде заповедные дорожки… Ведь если особой дороги не знать, и к маме твоей никогда не попадешь.
— Чем там особенно?
— А ты пробовал найти долину, не переночевав под скалой у развилки?
— Пробовал… Пришел утром, думал, что целые сутки ждать, полчаса ходу ведь…
— Много нашел?
— Заблудился я.
— То-то.
— Не понимаю.
— Если б я мог это объяснить, сынок, цены бы мне не было. А так — тучегон, дудочник, бродяга… Но
