Михайлович непременно должен выкроить время, несмотря на свою непомерную занятость. Мэри подумала: «Может быть, я что-то пропустила? Что-то важное, что уже ясно Жнецу?..»
Вертолет пошел на снижение, так и не совершив разворот к берегу, и всем несведущим стало ясно, что местом посадки будет служить корабль, в носовой части которого имелась для этого специальная, отмеченная крестом площадка. Судя по остальному экстерьеру и по пухлым обводам корпуса, судно не являлось военным.
Очень скоро, попав на его борт, Мэри поняла, что она и впрямь кое-что пропустила: та самая званая вечеринка, о которой распинался толстяк, проходила здесь, на этом корабле. Набежавшие чуть ли не к самой посадочной палубе стюарды пригласили Евгения Михайловича в отдельные, специально для него зарезервированные апартаменты, где он, как было сказано, сможет переодеться и привести себя в порядок. А группе незваных гостей предложили спуститься в нижний отсек и подождать там, пока для них найдут приличную одежду.
Происходящее все меньше нравилось Мэри. Но Жнец сказал, что все будет в порядке, и, заставив ее окончательно опешить, отчалил в направлении «люкса». Она перестала улавливать в его действиях логику: ей показалось, что ему просто хочется отдохнуть, в то время как их общее положение было более чем шатким. Да какие могут быть «званые вечеринки», когда по дорогам бродят вооруженные бандиты, а въезды в город перекрыты военными кордонами?..
Андрей Валентинович, как это ни странно, не испарился вместе с «дорогим гостем», а взялся лично проводить его спутников: поддерживал Мэри за локоток на крутых лестницах и распахивал перед нею металлические двери нижнего отделения. Она уже ничего не понимала — имелось только очень четкое ощущение, что добра от всего этого не жди.
— Мы с вами непременно еще увидимся, милочка, — загадочно посулил он, открыв дверь в небольшую каюту, где им, видимо, и предлагалось коротать время. — Обещаю!
«Вот уж не дай бог!» — мысленно открестилась Мэри. С нее вполне хватило поезда. Мужчины тоже смотрели на толстяка без особой приязни, особенно упорно игнорируемый им Михалыч, да и Фил, судя по всему, не больно-то доверял его добродушному обличью.
Дверь закрылась, и они услышали, как ключ повернулся в замке.
— Так я и думал. Попались!.. — произнес Фил, чьи подспудные подозрения мигом выплеснулись на поверхность.
— Раз ты так думал, то почему молчал? — поинтересовалась Мэри, садясь на койку — так, кажется, на флоте называлась эта жесткая штука, привинченная к стене. Фил подергал дверь — она не подавалась.
— Я пока слишком мало понял, — сказал он. — Почему мы здесь? Что должны делать? За кого нас держат?
Мэри не стоило труда догадаться, что он имеет в виду не эту каюту.
— Такое впечатление, — заговорил Михалыч, — что тебя втянули в чужую игру, где ты не видишь начала и не знаешь правил, но почему-то обязан играть. Почему?.. — Он сел напротив Мэри и делал попытки наконец-то оторвать вторую штанину. Мэри вздохнула:
— На эти вопросы, увы, ответов нет. В каждом мире приходится просто жить. И включаться в его игры. Или навязывать ему свои. Вот например, Гений… — она запнулась, стрельнув глазами в Смелякова.
— Ну, продолжайте, что гений? Что, по-вашему, сделал бы гений? — Он рванул штанину и усмехнулся: — У меня, между прочим, было такое прозвище в свое время в определенных кругах. А теперь я хотел бы одного — вернуться в свой мир, к своим собственным играм. Вы меня понимаете?
— Еще как! — поддержал Фил, уставший смотреть на его мучения, поэтому наклонившийся и решивший проблему последним мощным рывком. — Желаешь, чтобы тебя отсюда выдвинули? Обратно, на свое место, верно?
— Да, но где искать тех, кто выдвинет? — спросил Смеляков, стаскивая с ноги остатки штанины. И с надеждой поглядел на Мэри: — Вы не знаете?
— Нигде, — припечатала она. — Мы ищем способ вернуться уже не первый день и не в первом мире. Поверьте, никто не будет вас «выдвигать»: пока есть есть желающие только задвинуть, и даже конкретнее — уничтожить. Мы сами должны найти выход, иначе…
— Что иначе?.. — спросили они хором — оба, такие разные, затаив дыхание.
Мэри глубоко, отчаянно вздохнула: как высказать то, чему она пока не умеет выстроить доказательств — за отсутствием знаний, да просто элементарной информации, но что ощущается в глубине души непреложным фактом? Сказать все как есть, как можешь…
— Мы противоречим законам мироздания. Либо оно нас раздавит, либо мы разрушим… разрушим… его, — нелегко ей далось это пророчество. «Тоже мне, злая волшебница…» — горько хмыкнула она про себя.
На некоторое время воцарилось молчание.
— Ерунда, — произнес Смеляков, хмурясь. — Все, что мы имеем, — это какие-то точечные сбои в законах. Мироздание этим не проймешь. Мало ли в нем аномалий!
— Но эта аномалия растет, — возразила Мэри, — нас становится все больше — пока только количественно, просто мы не умеем… То, что вы сегодня сделали случайно: ты, Фил, «разбудил» оружие, а Михалыч залечил свою рану — ведь по сути это всемогущество! Кто от него откажется? И надо-то всего — научиться манипулировать своим раздражением, сделать так, чтобы оно для тебя стало перманентным, вошло в норму!
Фил неожиданно засмеялся. Мэри осеклась и взглянула на него обиженно.
— Прости, — сказал он, — просто вспомнились сказки о колдунах и ведьмах — так вот почему все они настолько… неприятные! Бедняги вынуждены постоянно находиться в таком режиме, иначе от их всемогущества останется пшик!
— В сказках почти всегда присутствует здравое зерно… — задумчиво произнес Смеляков. — Вот уж воистину — трещина мира проходит сквозь сердце человека…
— Ну, стало быть, всемогущество… — сказал Фил, поднимаясь. — Я вам еще не говорил, как я ненавижу, когда меня запирают? Вот, помню, один раз… — он замолчал, подойдя к двери, и дернул за ручку. Дверь и не подумала отпираться. Он обернулся к Мэри, во взгляде — разочарованный вопрос.
— В тебе говорит злость, Фил, — сказала она, ощущая себя начинающим инструктором по теории Хаоса. — А нам нужно что?
— Так, ясно!.. — сказал он, напряг плечи, сделал сосредоточенное лицо и вдруг улыбнулся, обмяк: — А это на самом деле не так просто, как кажется.
— А знаете-ка что?.. — Михалыч медленно встал, потирая руки, словно хирург перед операцией. — А ну-ка дайте-ка место! — Он отстранил Фила и сделал шаг к двери.
В этот момент замок вытек. Это не походило на расплавление — он просто выплеснулся и стек по двери, как вода, но на бежевой краске остались металлические потеки. Смеляков не успел даже прикоснуться к ручке!
— Вот это да-а… — протянул Фил. — Уважаю. Видна привычка к спецэффектам. А я просто хотел, чтоб щелкнуло.
— А мне — простите, Мэри, — просто очень захотелось в туалет.
Они вышли в узкий пустой коридор, но Фил продолжал дискуссию:
— Рискованно раздражаться на такие вещи: мог просто замочить шорты, — сказал он.
Они свернули направо, здесь была лестница.
Михалыч не собирался оставаться в долгу:
— Я раздражался не на свою естественную физиологическую потребность, а на то, что мне не позволяют ее осуществить, — он осмотрелся. — А кстати, что мы собираемся делать дальше?
— Искать гальюн! — сказал Фил.
— Спасибо, — искренне отозвался Михалыч.
Мэри вздохнула: эти новенькие «вирусы» пока еще не задумывались о риске таких пикировок. Расплавить ведь можно не только замок. «Злые волшебники» делали лишь первые шаги, они еще не боялись хохмить и подзуживать друг друга.
И на первых порах вообще мало чего боялись.
